Электромагнитный отклик атомных ядер
― Каждое лето я плакала, что родилась на Земле… ― после продолжительных, но оставленных без ответа вопросов доктора Стурлссона проронила длинноволосая девушка, замерев в кресле неподвижно.
Её веки были прикрыты, а глаза целились в пустоту сквозь силуэт недовольного врача, которого порядком начала раздражать его недостаточная компетенция в данной ситуации.
Прежде чем зацепиться за ниточку, ведущую лишь к намекам на разгадки тайн сознания его пациентки, Корнелий Стурлссон окинул внимательным взглядом её фигуру.
С самого начала сеанса девушка не поменяла позы, ни разу не переложила ногу на ногу, не потеребила нервозно рукава, не поправила невпопад заправленную в джинсы и, очевидно, не принадлежащую ей большую синюю рубашку, не перекинула на спину распущенные волосы цвета шоколада. Она в упор смотрела на врача, когда он задавал ей вопросы, но так, будто он сам должен был на них ответить. Мир вокруг был безразличен ей настолько, что не заслуживал по большей части концентрации внимания девушки. Ей было всё равно, что было до того, как она пришла в этот кабинет, что происходит сейчас, и что будет, когда она захлопнет дверь с другой стороны. Корнелию она казалась одновременно и совершенно здоровой, находящейся в ясном уме, но и в то же время непостижимо больной, неспособной к осознанию реального мира. Но порой у него складывалось впечатление, будто она знает всё наперед и молчит, не считая нужным делиться этими сверхценными знаниями с глупыми окружающими. Поэтому доктор Стурлссон каждую секунду сомневался в её предположительном диагнозе.
– Почему только летом? ― Корнелий задал простой, но правильный вопрос, располагающий к дальнейшей беседе.
Пациентка ухмыльнулась одними глазами, но желание пояснить свое многозначительное высказывание взяло верх:
– Лишь летом, далеко от огней ночного Цюриха ничто не мешает мне созерцать всеобъемлющее пространство непостижимого космоса, ― девушка мечтательно, как показалось Корнелию, устремила свой взгляд в окно прочь из ограниченной коробки его кабинета, ― и, когда я смотрю на бесчисленное мерцание массивных газовых шаров среди абсолютной тьмы, я понимаю: эти звезды так недостижимо далеки, так неизведанны, непонятны, и бесконечность миллиардов миров смотрит с неба на меня, затерянную до конца незаметной человеческой жизни на этой планете, в этом теле. Я никогда не смогу достичь могущества небесных тел, раствориться в бессмертном бытии вселенной. Осознание этого заставляет содрогаться мою душу в неизмеримом страдании и отчаянии…
На мгновение Корнелий замер, тоже задумавшись о непостижимом. Мужчина подпер кулаком седую аккуратно выстриженную бороду и обреченно уставился в окно вслед за взглядом своей пациентки.
Врач вспомнил о своей работе и немедленно продолжил беседу:
– Роза, ― он обратился к девушке, сознание которой давно покинуло его тесное пристанище, ― понимаю, что всё это очень грустно, но как это объясняет то, что сделала ты?
Роза немедленно вернулась в кабинет. Она сначала так округлила глаза, будто не понимала, о чем идет речь, и выглядела крайне удивленной, но затем так подозрительно прищурилась, словно её врач ― глупец и не понимает очевидного.
– Это объясняет всё, ― заключила она, расслаблено откинувшись на спинку стула.
– Роза, если ты не будешь помогать мне, я не смогу избавить тебя от не слишком увлекательного уикенда на неопределенный срок в Кюснахт Практис1, ― Корнелий нахмурился, напомнив своей пациентке о причине встречи в его кабинете.
– Мой отец не позволит меня упрятать в психиатрическую больницу, он заплатит сколько надо и им и вам, чтобы только отвязаться от всей это ситуации. С меня уже сняли уголовную ответственность по причине невменяемости. Остались только вы.
– Твой отец платит мне, чтобы я объяснил им всем, что у тебя происходит в голове, и, если ты не будешь сотрудничать, я не смогу тебе помочь.
– Вы хотите, чтобы я рассказала? ―девушка вновь выпрямилась и серьезно взглянула на врача, но, не дожидаясь ответа, продолжила, ― все сумасшедшие говорят, что они не сумасшедшие, поэтому в данной ситуации не буду утверждать аналогичный тезис, но всё, что я расскажу, в любом случае покажется вам бредом больного сознания, так почему бы вам просто не придумать что-нибудь самому?
Корнелий снял очки, и уже не надеясь на успех в своей работе, ответил:
– Я хочу тебе помочь, Роза.
– Вы хотите помочь не мне, а всем этим экспертам, которые жаждут нарисовать какую-нибудь красочную болезнь в моей медицинской карточке и отправить меня на принудительное лечение куда подальше… ― Роза покачала головой, нахмурилась и устремила взор к потолку, ― А мне помогут. Но не вы.
– Кто? Бог? Ангелы? ― Корнелий встрепенулся, судорожно перебирая в голове различные небесные образы.
– Ну что вы, доктор Стурлссон! ― Роза сморщила нос в укоризне, ― ну как с вами работать!
– Кто тогда? Инопланетяне? ― доктор непонимающе предположил.
– Это вы инопланетяне, ― девушка откровенно насмехалась над ним, ― а они… Даже не знаю… Они ни на что не похожи…
Роза задумчиво посмотрела вверх:
– Никогда не думала над их названием… Они как… блуждающие токи… Эти явления не слишком похожи, но звучит подходяще…
– Что ещё за блуждающие токи? ― Корнелий решил, что ему удалось найти истоки реки беседы, и развесил уши.
– Слишком много вопросов на сегодня, я устала, ― Роза раздраженно нахмурилась, вскинула руки, так стремительно поднялась с места и вышла из кабинета, что Корнелий не успел ничего возразить.
С подавленным достоинством он поправил свой бордовый жилет, угрюмо ожидая то ли просунувшегося беспокойного ромба лица матери, которая соизволит осведомиться о завершении беседы с её дочерью, то ли отца с усталыми глазами, который потрясет над Корнелием своим кошельком, умоляя взять его дочь на амбулаторное лечение. Пока доктор Стурлссон был предоставлен сам себе, он успел принять соответствующее решение по вопросу последнего.
Лидия торопливо, но бесшумно металась прямо у самой двери кабинета, силясь приподнять покрывало врачебной тайны, в то время как Роза стремительно воспрепятствовала её затее, выскользнув из кабинета и чуть не сбив мать на ходу.
– Ах, Роза! ― схватившись за сердце, Лидия испуганно отлетела в сторону, желая сымитировать припадок.
Роза недоверчиво оглядела женщину, жалостливо прислонившуюся к стене, и сказала:
– Тебе же сказали ждать в холле.
– Ох, Роза, я не могла ждать! ― Лидия продолжала выкатывать круглые глаза из запавших глазниц, она болезненно зажмурилась, а затем тревожно посмотрела в конец коридора, ― сейчас отец подойдет, и мы решим всё.
«Мы решим», ― означало у Лидии, что муж всё решит, а ей останется только ещё немного поохать. Свою приверженность решению суда Лидия усердно скрывала в глубине сознания. Не могла же она упрятать свою дочь в психиатрическую лечебницу, в самом деле! Она что, плохая мать? И взгляд её дочери, прислонившейся к противоположной стене, вовсе не был полон холодного, устрашающего пренебрежения.
