За свои девять жизней кошка должна успеть обнять всех
Насколько мне известно, не существует законов, запрещающих байковые пижамы. Однако именно эта пижама была в темно-зеленую клетку и точно такая же, как та, что носил папа в последние годы жизни.
Меня раздражало не только это. Пижама совсем не годилась для этого времени года. Стояло особенно знойное лето, и мы изнемогали от жары. Одежда из зимней ткани – это последнее, в чем он сейчас нуждался.
– Как тебе? – спросил Филипп, с важным видом входя в спальню, как модель, демонстрирующая новинки сезона.
Я повернула голову на подушке так, чтобы закончить кроссворд без помощи шейного корсета.
Как я могла сказать своему любимому мужу, что, сам того не осознавая, он превращается в моего отца?
Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что произошло. Филипп бродил по универмагу во время обеденного перерыва, когда какая-то продавщица распознала в нем легкую добычу.
Блондинка двадцати пяти лет, с зубами, которые наверняка разорили ее родителей, предложила ему пощупать ткань. Беспомощный, как терьер перед тарелкой вырезки, он засеменил к ее прилавку мимо стеллажей с бельем. С лучезарной улыбкой, она, должно быть, провела по залежавшейся с прошлой зимы байке своими наманикюренными коготками. Он, вероятно, был загипнотизирован движением, которым она указала на белую окантовку воротника, и охотно поверил ее комплиментам в адрес его ретростиля. Честно говоря, простодушным мужчинам нельзя разрешать ходить по магазинам в одиночку.
Мой муж, с которым мы вместе уже двадцать два года, – человек необычайно добрый и тактичный. Ни единого раза он не возмущался по поводу огромных футболок, в которых я ложилась спать (стопроцентный хлопок, единственный по-настоящему дышащий материал), или бабских панталон (гигантские трусы, заканчивающиеся на поясе, моя самая тщательно хранимая в мире тайна).
Разумная женщина перекатилась бы на свою сторону кровати и закончила кроссворд («10 по вертикали: кулинарный жир (4 буквы)»). Но здравый смысл никогда не был моей сильной стороной. Мне пришлось открыть рот и заявить, что новая пижама не очень меня возбуждает. Я ни в коем случае не смеялась над ним. Я просто говорила так, как говорят люди, когда им уже за пятьдесят. В тот самый момент, когда эти слова сорвались с моих губ, я уже пожалела о них. Он имел полное право в ответ напомнить мне о 10 килограммах, которые я набрала за время работы над последней книгой, или отметить, что в моем представлении идеальный способ хранения вещей – это разбросать их по полу.
Но он просто улыбнулся своей сдержанной улыбкой, которая всегда обескураживала меня. «Будь осторожна в своих желаниях, – сказал он, поднимая свой край одеяла и укладываясь рядом со мной. – Возбуждение имеет свою цену».
Эти слова обрушились на меня с силой чугунной сковородки. Я была благодарна за наш брак, за чудеса современной медицины, за наших взрослых детей и двух прекрасных внучек, но в последние месяцы я впала в странное состояние беспокойства. Наша совместная жизнь начала казаться немного, ну, вялой. Возбуждение, может, и имеет свою цену, но я была почти готова заплатить ее.
Моя жизнь не всегда казалась такой унылой. Ничто не может сравниться с блаженством, которое я испытала, впервые вглядываясь в лица своих четырех детей. Бесчисленное количество раз меня неожиданно охватывал прилив восторга от ощущения влажного кошачьего носика или прохладного щекотания травы под ногами. Но та жизнь, которую я когда-то вела в свою бытность журналистом, общаясь на короткой ноге с людьми вроде Мика Джаггера и Пола Маккартни, казалось, закончилась миллион лет назад. В те дни мне случалось поднять трубку и услышать, как очередной представитель по связам с общественностью умоляет меня взять персональное интервью у Паваротти или съездить на Аляску или Таити за несколькими строками путевых заметок.
В те дни я прибегала к поистине отчаянным мерам в поисках хоть какого-то развлечения, но они не помогали – ни мне, ни кому-то еще. Полоса пурпурного цвета, которую я убедила сделать на своей челке самого терпеливого на свете стилиста, Брендана, выглядела катастрофично. И хотя Филипп и все остальные члены семьи были слишком тактичны, чтобы делать мне замечания, я начала осознавать, что мои новые красные чулки в сеточку были темой для всеобщих шуток. Каждый новый день был более скучной копией предыдущего. Во время моего утреннего похода в торговый центр некогда радужное небо давило на меня, как стальной шлем. Сороки, которые раньше приземлялись у моих ног, с беззаботной свободой, доступной только птицам, упорхнули в какие-то другие края. Даже птицам я наскучила.
Можно было попробовать визит ко врачу, но я знала, что она достанет свой блокнот с рецептурными бланками и посоветует мне больше заниматься. У меня не было желания присоединяться к армии напичканных лекарствами женщин с фальшивыми улыбками и расширенными зрачками, скрывающими их нестабильное эмоциональное состояние.
Если бы я была героиней романа, я бы поехала во Францию и завела интрижку с фермером, выращивающим лаванду. Но даже если бы я могла поступить так с Филиппом, какому уважающему себя фермеру я была бы нужна? Он бы посмеялся над моим школьным уровнем французского и возненавидел за крошки от круассанов, рассыпанные по каменному полу, выполненному по его индивидуальному проекту.
