В одну из арок городского парка вошли и неспешно побрели мужчина, мальчик и собака.
Мужчина был высок, в расстёгнутом пальто и шляпе, которая не только привлекала внимание, но и добавляла некой экстравагантности. Идеально выбритое лицо, слегка впалые щёки, выдающийся нос и невыдающиеся губы. Возраст – около сорока пяти.
Неспешная и слегка небрежная походка, в сочетании с классическими туфлями, которые словно пружинили и выворачивали ногу в сторону, придавали ещё больше важности. Ровная спина и, по всей видимости, ровный взгляд – головой он не вертел и не наклонял, но куда точно смотрел, понять было невозможно из-за солнцезащитных очков. И это, несмотря на особенно стеснительное утреннее солнце. В правой руке он нёс сложенный в несколько раз кожаный поводок, а в левой – зонт-трость, и при каждом шаге постукивал им об асфальт.
А мальчик был удивительно большеглаз. Огромные, как у телёнка глаза, к которым, словно сверху и снизу приклеили щёточки с длинными ворсинками. Волосы слегка подвивались на концах, на правой бледной щеке красовалась родинка, на переносице затягивающийся тонкий порез. И если бы не этот порез и несколько взъерошенный и задиристый взгляд, то лицом он даже больше походил на хорошенькую девочку лет десяти. С некоторых пор, он старался улыбаться, не разжимая губ – стеснялся «заячьих» зубов. Его слегка вытянутую и сутулую фигуру уплотняли мешковатая куртка с капюшоном и любимые джинсы. Он лениво поднимал, вернее, недоподнимал, ноги, и шаркал об асфальт кроссовками, иногда цепляясь одной за другую. Правая рука крепко сжимала книгу в старом, но крепком переплёте.
Впереди, как бы ведя за собой мужчину и мальчика, шёл лабрадор. Взрослый, крепкий, палевый кобель. Он был спущен с поводка практически перед входом в парк, но не пустился «в бега», потому что был умён и воспитан.
Они расположились на одной из скамеек вокруг большой клумбы, которая в начале апреля ещё не была почищена от прошлогодних цветов и листвы. Мужчина зацепил зонт за спинку скамейки и сел, закинув ногу на ногу и сложив руки одну на другую. Мальчик сидел, так же как и шёл, ссутулившись, и прочитав стихотворение, без выражения, с запинками и неправильной расстановкой интонаций, замолчал, уставившись в книгу.
– Как впечатление? – наконец спросил мужчина, всё это время сидевший почти неподвижно.
– Ну, как это…. Ну, сильно, – пожевал слова юный книголюб.
– Сильно? – мужчина повернул голову к мальчику. – Хорошо сказано, точно. А что больше всего понравилось?
– Про дуло, – отрапортовал мальчик.
Мужчина понимающе закивал.
– Страшно?
Мальчик тоже покивал, и, опустив глаза в книгу, быстро перехватил инициативу.
– А тебе?
– Мне больше всего нравится про черёмуху.
– А…. Ну, да. А почему?
Мужчина прочитал «Расстрел» так, как, возможно, хотел бы Набоков, но слегка задыхаясь и потому торопясь к финалу.
– Представь, – он вскинул указательный палец. – Ночь, темно, тонкий полумесяц, – спрятал палец в кулак, и тут же тон сменился с романтичного на резкий, отвергающий, брезгливый, – и грязный, сырой, вонючий овраг. В котором, так уж получилось, лежит убитый человек, такой как я, например, или даже моложе. Лежит на земле, но кажется, что на белой простыне, потому что с черёмухи цветы осыпались. Как бы подстелили под него своеобразную простынь, понимаешь? А может, и сверху ещё накрыли? Позаботились, раз уж больше некому. И я так думаю, что аромат этого цветущего дерева, мощного и красивого, заглушает всю овражную гадость, в которой лежит этот бедняга. Ты как думаешь?
– …Да, – после некоторой паузы согласился сражённый мальчик. – А ты стихи не сочиняешь? – он охотно положил закрытую книгу на скамейку.
– Не пишу. Не дано.
– А говорят, что можно всему научиться.
– Можно, если хочешь….
– А ты не хочешь?
– Видимо, нет. Но, опять-таки, уж кем-кем, а поэтами рождаются, а не становятся.
– То есть, всё-таки не всему можно научиться? – ерзанул мальчик.
– Понимаешь, тут кольцо, замкнутый круг. Если чувствуешь, что хочешь, что-то сказать, то скажешь. А что такое чувство? Это – любовь. Без любви ничего нельзя делать….
– Особенно жениться?
– Особенно жениться.
Мальчик помолчал в лёгкой нерешительности и волнении, и наконец, спросил, серьёзно глядя на собеседника.
– А ты не «против», если я на Женьке женюсь?
– Я только «за».
Счастливо-смущённый мальчик отвернулся в другую сторону, и достаточно долго, но рассеяно, наблюдал за молодой мамой, склонившейся над коляской. Он резко посмотрел вперёд, когда мужчина громко позвал.
– Бус!
Мальчик встал, сделал шаг вперёд и тоже позвал.
– Бус!
Я выглянул из-за клумбы.
– Ко мне! – радостно скомандовал мальчик, и я рванул.
И вроде бы ничего особенного, отец и сын выгуливали собаку. На самом деле, собака выгуливала отца, который мальчику таковым не приходился, хотя, и был дважды отцом, и мальчик, разумеется, был чьим-то сыном.
Мы были соседями. Женя жил в однокомнатной квартире с мамой, а незрячий мужчина с собакой, то есть Глеб и я, в такой же квартире напротив. Кстати, я собака-поводырь. И всё, что я ниже изложу, предлагаю считать моим дневником.
После более чем часовой прогулки мы поднялись на третий этаж кирпичного дома и остановились на относительно чистой лестничной клетке с четырьмя дверьми.
– Ко мне сейчас должна Люся прийти….
В этом момент внизу хлопнула подъездная дверь, Глеб замолк и прислушался к шагам.
– А вот и Люся.
И действительно, через несколько секунд, к нам присоединилась девушка с ассиметричным каре. На ней была тонкая ветровка и короткое свободное платье, обнажавшее худые ноги.
– Оделась не по погоде, поторопилась, в этом вся Люся, – подумал я, глядя на неё. Замёрзла и потому сложила руки крест-накрест, сдавив ими грудь и приподняв плечи с тонкими лямками рюкзачка.
– Здравствуй, Люся! – радостно сказал Глеб.
– Привет, мальчики! – улыбнувшись приятно и доброжелательно, она запустила руки под волосы и вытянула два тонких белых проводка с малюсенькими динамиками.
– Здрасти…, – с опозданием почти прошёптал Женька. Он старался не показать, как не рад её появлению, потому что рассчитывал ещё зависнуть у нас. Хотя Люся показалась ему симпатичной и прикольной (так всем кажется), и он знал, что для Глеба её приход важен, и догадывался, почему. Но немного ошибался.
– Жень, до вечера.
– Ага, я зайду, – Женька обернулся и увидел чуть ниже Люсиного затылка какой-то вытатуированный орнамент. И мне показалось, что он внутренне поморщился. Позже, на прогулке, он подтвердил мою догадку.
– Татуха?! Это глупо. Мама бы никогда не сделала!
