Дух захватывает, как на аттракционе с резинкой над пропастью. Потом Павла вбивает в увитую трубами переборку. Грохот такой, что кажется, уши взорвались. Следом взвывает сирена, – и замолкает, захлебнувшись на самой высокой ноте.
Ледяная вода хлещет в лицо. С задержкой срабатывает аварийная система, металлически лязгнув, люки задраиваются. Как гильотины, обрубают сообщение между отсеками.
Боль давит, мешая пошевелиться. Даже согнуть палец страшно. Или пальцы не гнутся, потому что его поломало? Павел осознает себя лежащим в воде. От сильнейшего удара потемнело в глазах. А, нет, это вырубилось штатное освещение. Тьма кромешная, неописуемо плотная. Кажется, в ней существует только испуганное сознание Павла, теперь вовсе без тела. «На том свете», – вроде, так говорят?
Света нет. Здесь ничего уже нет…
Холодно. Мысли расползаются, не удержишь. Должно быть, влетел головой в какой-нибудь вентиль.
«Один. Два. «Три», – считает Павел. – «Четыре».
Если аварийное освещение сейчас не включится, значит, он мертв.
«Пять».
Отсек заливает красный свет ламп. Мутный какой-то, или это пелена на ресницах? Павел со стоном проводит мокрой ладонью по лбу и глазам. Удивительно: рука еще двигается. На прыгающих пальцах остается пятно. Он поражается яркости собственной крови.
– Живой, – всхлипывает Павел. Нужно поднять себя на ноги.
– Вас беспокоят по поводу Вашей супруги.
Петр дергает уголком рта. Он ненавидит, когда люди не представляются. В другой раз не удержался бы от замечания, но сейчас ему наплевать. Пусть хоть матом в трубку кричат, лишь бы сказали что-нибудь обнадеживающее.
– Какие прогнозы?
– Недели две, Петр Ильич. Может, чуть меньше. Нам обещали оптовую поставку комплектующих. После этого мы сможем помочь. Будем держать Вас в курсе.
Петр лихорадочно прикидывает, можно ли ускорить процесс. Пожалуй, что нет. По крайней мере, нет ничего, что он не попробовал. Предлагал деньги, жал на административный ресурс, тормошил нужных людей… Бесполезно. Нужно пережить эти оставшиеся недели.
С Соней ничего не случится. Хуже, чем сейчас, точно не будет.
– Ясно.... Покажите ее.
Экран переключается в режим прямого эфира. Накрытая до ключиц простыней, Соня лежит на каталке. Камера на нее наезжает, безжалостно демонстрирует холодную, отстраненную красоту. Губы у Сони синие, на лбу повязка как у покойницы.
– Достаточно.
Видеть жену такой невыносимо. Петр прерывает трансляцию и бьет кулаком по панели. Легче не становится. Экзоскелет оставляет на пластике скол.
«По крайней мере, Соня не чувствует. Мне за нас двоих больно».
Мысль заставляет невесело ухмыльнуться. «Нас двоих». Мило.
Не нужно быть гением, чтобы сообразить, как смотрят на таких как Петр. Попутал берега, заигрался в любовь и семью. Ему уже не раз предлагали слетать на материк. Мол, там достаточно девушек, похожих на твою Соню. Проветрись на выходных, и возвращайся работать.
Хотя, по правде, это верхушечка айсберга.
Петр ненавидит их взгляды. Неизвестно, что хуже, сочувствие или когда они пытаются спрятать глаза. Косятся исподтишка с отвращением, хуже того, с плохо скрытой брезгливостью. Хочется врезать им кулаком, сжатым с помощью экзоскелета. Сколами не обойдется.
Примитивные мысли… Ну, так он на Камчатке. Здесь все настоящее.
Вчера Петр увидел в Потоке, как лоснящийся тип разглагольствовал: «Мы живем в толерантном обществе, в прогрессивной культуре, мы сохранили ценности и моральные ориентиры». Ха-ха.
Инвалид везде инвалид. Человек с ограниченными возможностями. Недочеловек, если называть вещи собственными именами. Хотя, люди не вещи, – люди хрупкие кости, плоть да немножко души. Вроде, это отличает своерожденного от машины.
Быть калекой весьма неудобно. Нужно раз за разом доказывать, что не зря занимаешь место другого, здорового, которому из-за тебя не разрешили родиться.
От тяжелых мыслей отвлекает вид за окном. Беспилотный мобиль проезжает мимо медведя. Зверь возвышается на задних лапах, огромный, как иркуйем. Петр аж изворачивается, пытаясь рассмотреть медведя получше. Ему не приходит в голову остановиться.
Дикие места. Здесь до сих пор сохранилась природа. Тут нет небоскребов, нет потоков людей, нет андроидов, робокурьеров, нет разнообразных машин, дронов и черт знает чего, что периодически валится на головы. Тут ветер швыряет в лицо запахи водорослей и океана. В этот суровый край съезжаются те, кого как только не называют. Например, айфонниками, староверами, иногда даже ретриками. Они обустраивают быт по меркам начала двухтысячных. То была прекрасная в своей наивности эпоха: всемирная паутина, где каждый мог публиковать что угодно, и всему верили, первые нейросети, ранняя наноэлектроника, все простенькое и примитивное. На Камчатке староверы-айфонники бесконтрольно рожают детей, не заботясь о том, где те будут работать, по старинке возделывают сложные почвы, плодят оленей, охотятся и рыбачат.
Собираясь сюда, Петр представлял, что увидит северное сияние. Оказалось, небо залито рыжим заревом айфонниковых теплиц.
Петр главный инженер в одним из самых перспективных подразделений АО «ЗАСЛОН». Сотни тысяч нанороботов его разработки трудятся на благо страны. И за это ему замечательно платят.
– Работа мечты. – Говорит Петр, когда требуется приосаниться.
Работа мечты перебросила его из субтропического Сочи в Русийград, закрытое поселение на берегу Тихого океана. Раньше Петр считал, будто нет на свете того, что человек не успел изменить под себя и использовать для собственной выгоды. Но вот она, неприступная глыбина. Здесь над сейсмоукрепленными домиками возвышаются вулканы и сопки, нереальные, как голограммы. Петр планировал взять отпуск, чтобы они с семьей летом изучили окрестности. Чтобы малышки визжали и тыкали пальчиками в обзорное стекло вертолета.
Но уже август. Все наперекосяк.
Дышать трудно. А что, если из строя вышла установка автономной генерации кислорода?
От одной только мысли начинает подташнивать. Воздух густой, воняет металлом, маслом и морем. Температура забортной воды градуса два или три. Ощущается как жернова, дробящие суставы и кости. Воды, к счастью, немного. Держится едва выше щиколотки. Но одежда успела насквозь промокнуть, и от этого еще холоднее.
Жалея себя, Павел стонет. Эхом скрипит титановая обшивка прочного корпуса «Санкт-Петербурга». Протяжный металлический гул пробирает аж до самой изнанки души. Словно подлодка живая, ей тоже больно, она погибает… Павел замирает, прислушиваясь.
Теперь ему мерещится капель. Капает неспешно, размеренно.
Кап. Кап. Кап. И опять. Кап. Кап. Кап. В разных местах. Легкий корпус подтекает. Вода прибывает с каждым мгновением. Соленая, мертвая, она убьет за десяток кошмарных минут. А может, даже тонуть не придется, – он попросту насмерть замерзнет.
