1. Пролог
- Ты, старая, сдурела, что ли? – импозантный мужчина – седой, соль с перцем, в странном черном костюме и с короной, в которой зловеще посверкивали каким-то чудным, неестественно ярким светом рубины – недоуменно заломил бровь.
Смотрела на него, и никак не получалось на глазок определить, сколько ж ему лет. То ли чуть за сорок, то ли чуть ли не под сотню…
- Ну а ты что предлагаешь? Время уходит, сам чуешь ведь, не можешь не чуять.
Женщина же напротив него однозначно была стара. Седая коса спускалась до самого пола и вилась по нему змеей-альбиносом, и у меня сразу возникал вопрос, почему она такая гладкая и ровная, а не растрепанная и в крошках-веточках. Мадам, поделитесь маркой кондиционера для волос?
Мужчина втянул ноздрями воздух, как будто и впрямь пытался унюхать что-то, но тут же опомнился и покачал головой:
- Да возьми ты любую дуру из окрестностей, успеешь еще натаскать.
- Хотела бы я натаскивать дуру, мил человек, я бы это еще годков пятьдесят назад сделала. Ты мне лучше скажи, поможешь?
- Ой намудрила ты, Премудрая, намудрила…
- Ну не могу я так уйти, понимаешь? Не спокойно мое сердце, а сам знаешь, с неспокойным сердцем нельзя мне уходить, всем хуже будет.
- А коли она не захочет?
- Чего не захочет?
- Владения твои принимать.
- Кто из нас еще сдурел! Чего тут не хотеть то? Силы не хотеть? Где ты хоть раз ведьму видел, которая от силы добровольно откажется!
- Тут не видел, - покладисто кивнул мужчина, - а вот там…
- Ведьма что там, что тут ведьма и есть, - непреклонно отрезала старуха. – Так поможешь или нет?
- Ну… загляну к ней в гости может разок-другой, по-соседски.
- А большего и не надо, - удовлетворенно кивнула старая ведьма. – Не пугай только девочку.
- С этим у тебя без меня есть кому справиться.
- Ты на что, пень трухлявый, намекаешь?
- От коряги слышу! Ты главное только…
Голоса плыли и удалялись, растворялись в мелодии будильника.
Странный сон.
Почему я решила, что он имеет ко мне какое-то отношение?
2. Глава 1
Можно, я пореву? Вот сейчас сяду на… нет, не сяду, мало ли что тут на полу, лучше стоя!
Задрожала нижней губой, заморгала часто-часто… не ревелось.
Посмотрела налево. Посмотрела направо.
Странный дом вокруг не исчез. Всё на месте осталось: потемневшие от времени деревянные полы и стены, бревна потолочных балок над головой — а с них свисают пучки трав, лавки вдоль стен, прялка в углу, крохотные окошки под потолком…
И ни-ко-го. Ни единой живой души.
Весомый, добротный повод зареветь.
Это не могло случиться со мной. Это же чушь! Полная!
Мимоходом отметив, что вокруг царит идеальный, прямо-таки противоестественный порядок (люди в таком не живут), развернулась к выходу. Осторожно, плавненько. Стараясь не расплескать.
Чушь.
Через сени вышла на крыльцо и, чувствуя что ноги меня не держат, все же села на по… на порог.
Потому что с крыльца виднелся частокол забора, двор, колодец, прилепившаяся к избе собачья конура…
Современного города-миллионника с этого странного крыльца было не видать.
Что-то мне нехорошо.
Привалившись виском к дверному косяку я внимательно разглядывала все, что открывалось глазу: забор в два, а то и полтора моих роста, сложенный из бревен толщиной в обхват с заточенными верхушками и кое-где украшенный черепами. Моих познаний в анатомии хватало лишь чтобы понять — не человеческие. Но и на том спасибо! Заложенные изнутри на засов тесовые ворота — тяжеленные даже на вид. Небо над всем этим — пасмурное и все темнеющее, быстро зарастающее недобрыми, клубящимися тучами.
Никогда не видела, чтобы так быстро собиралась гроза.
Никогда не видела таких странных домов и заборов, украшенных черепами.
Никогда не видела, чтобы шумный, родной, цивилизованный город исчез в один миг, сменившись… вот этим.
Может, у меня черепно-мозговая?..
Вот еще пятнадцать минут назад всё было знакомо и привычно: центр, стоящий в пробке, ясный, солнечный день, оживленный бульвар… А потом у меня потемнело в глазах, закружилась голова — и когда резко накатившая беспричинная слабость так же неожиданно отступила, вокруг было… Вот это.
Гроза разрядилась ветвистой яростной молнией — и почти сразу же жахнула громовым раскатом. Зашуршала дождем, помечая мокрыми пятнами ступеньки, порог и меня, всё чаще и чаще.
Холодные, реалистичные капли.
Какое у меня живое, однако, воображение!
Какой убедительный бред!
Место, конечно, странное — будто целиком спертое из музея деревянного зодчества неясно какого века. Но явно жилое: вон, из собачьей конуры псина не разбери какой масти недобрым взглядом следит. Значит, хозяева скоро вернутся!
— Хозяйка, — басовито окликнули меня из-за спины. — Ты бы в избу-то вошла. Не ровён час — застудишься!
А-а-а-а-а-а-а!
Удержать громогласное “а-а-а-а-а!”, а также еще кудрявый пучок цветистых фраз внутри себя, а не снаружи, удалось с трудом.
Я медленно, неспешно встала (не хватало еще подскочить, показывая, что я испугалась, не хватало еще встречать опасность сидя, не хватало еще… больше всего мне сейчас не хватало шокера и газового баллончика). Повернулась.
Говоривший оказался не так внушителен, как его бас. Могла бы не вставать — все равно оказалась бы выше странно одетого мужичка ростом мне до колена.
— Какая я тебе “хозяйка”? — спросила я, и сама удивилась, до чего холодно прозвучал мой голос.
А мужичок и вовсе испуганно икнул:
— Так эта… наследная!
Да? Ну и кто же мне так наследил?
— Ты кто такой? — получилось еще холоднее, чем в прошлый раз, но…
Но иначе мне тоже хотелось икнуть: мама, что это? Кто это? Где я?!
Очень хотелось все же сесть на пол и заорать. В идеале — еще и закрыв глаза ладонями!
— Домовой я, матушка! — степенно огладив бороду, приосанился мужичок. — Гостемил Искрыч!
— Чей? — в детективных сериалах этот прием используют суровые опытные следователи. Задают преступнику разными словами одни и те же вопросы, и ждут, не вылезет ли наружу правда?
Но мой “преступник” оказался покрепче сериальных лжецов. Он своей версии держался крепко:
— Так твой, матушка ведьма! Ты тут всему хозяйка — а я, стало быть, твой домовой!
Я обвела окрестное хозяйство взглядом потомственной горожанки: сени, заставленные горшками, русскую печь, прялку в углу...
Да.
Да-а-а...
Не повезло тебе, Гостемил Искрыч!
Промолчала. Сжала губы и с усилием промолчала. Старая привычка: еще подружка Лялька, блестя на меня цыганским черным глазом, приговаривала:
— А тебе, Ленка, сестренка, в сердцах надо молчать!
Да я и без нее знала, что характер у меня такой… Если сгоряча рубить начну — полетят клочки по закоулочкам.
Так что промолчала. Не потому, что боялась пожалеть. Просто… Не время.
Домовой, тем временем, посмотрел, куда и я: на сени, на печь, на прялку…
