1. 1. Ник
Из медпункта Юля выходит вовремя. Не торопясь запирает за собой дверь, легко сбегает по ступенькам медпункта, ныряет в машину.
— Приве-е-ет, — она тянет с теплом, и лезет обниматься. Отстраняется от меня с удивленным видом.
— Все в порядке? Ты какой-то…
— Какой?
— Усталый, — наконец ставит диагноз Юла, — и загруженный. Много работы сегодня было?
— Много, — соглашаюсь, отчасти потому что так оно и есть, ну и на самом деле — так проще. Проще не пояснять, почему я ощущаю себя пропущенным через мясорубку. — Ты хорошо себя чувствуешь?
Она чуть замирает, будто не понимая о чем я говорю.
— Два часа назад тебе стало плохо. Ты даже не смогла прийти оказать помощь Анжеле.
— А, да, прости, — Юла морщится досадливо, хлопая себя по лбу, — совсем у меня мысли расплываются со всеми этими гормонами. Да, мне лучше. Правда я почти час не отходила от белого друга. Нужно сменить витамины.
— Сменим, — киваю на автомате и завожу мотор. Внутри будто стадно отвела душу стая котов. Изодрали душу в лохмотья, пометили все что только можно. И настроение — подозревать всех и вся. Слышать странные нотки фальши даже там, где их нет.
Нет.
День был сложный.
Не удивительно, что мне даже в голосе невесты слышится что-то не то.
— Боже мой, — Юла подскакивает, когда на проходной я приостанавливаюсь, чтобы пропустить машину полиции, — откуда у нас здесь?..
— Я вызывал, — пожимаю плечами, — сегодня кто-то запер Анжелу в одном стойле с больной, взвинченной лошадью. Это тянет или на хулиганство, или на кое-что похуже. К тебе не заходили?
Юла качает головой, закусив губу и отчаянно цепляясь в свои колени.
— Значит, завтра зайдут, они обещали провести детальное расследование. Эндж правда нельзя сейчас беспокоить, а без её показаний будет сложнее, но записи с камер у конюшни уже сняли.
— Она там пострадала? — Юла звучит потрясенно. — Сильно?
— Нет, она просто перенервничала, — я решаю никак не комментировать события после конюшни, — сильно перенервничала. В её положении и это может быть фатальным.
— Да…
Юля замолкает, переваривая, да и мне говорить не особенно хочется. Наговорился сегодня вдосталь, разъясняя приехавшему следователю, зачем я их вызвал.
— Жалко её, — неожиданно произносит Юла, — она одна, совсем одна, беременная… Теперь еще и в больнице. Ты говорил, что родных у неё нет.
— Не помню, чтобы я это говорил, — лишь озвучив, понимаю, что опять докапываюсь до несущественного, — мало. Отец и мать погибли, из более-менее близких — только тетя.
— Грустно, — Юля задумчиво перебирает пальцами по животу, — одна, в больнице и навещать-то почти некому. Ей, наверное, очень тоскливо там. Может, стоить её проведать?
— Плохая идея.
Я помню, насколько убийственные глаза были у Эндж, когда я вынудил её ехать с нами в одной машине. Её идея добираться общественным транстпортом была паршивой, но моя тоже не отличалась особой гениальностью.
— Почему? — Юля удивленно разворачивается ко мне. — Мы коллеги, я ей сочувствую, почему мне нельзя навестить её?
Потому что…
Объяснить это сложно даже для самого себя.
Она двигается дальше — это я уже понял. Она игнорирует то, что между нами было, так же старательно, как и я.
Но я сомневаюсь, что хоть когда-нибудь она будет находить встречу с моей невестой ободряющей.
Вот только объяснить последней причины этого… Оказывается куда сложнее, чем я ожидал.
— Анжела очень закрытый человек, — надеюсь, что формулировал ответ не слишком долго для подозрений, — и со всеми своими коллегами она предпочитает держать дистанцию. Это помогает в её руководящей деятельности. А ты, как ни крути, её подчиненная.
Юля принимает мой ответ, недовольно поджимая губы. И молчит довольно долго, явно обижаясь на меня за мой отказ. Я несколько раз пытаюсь её разговорить, потом — решаю не дергать. И самому есть что обдумать.
— А тебя я навещала, — бурчит Юля уже на подъезде к моему дому, — и пироги носила. Помнишь?
— Помню, — я болезненно морщусь, припоминая то феерическое приключение, — но мы не были коллегами тогда. А вы с Энджи — коллеги. Не мешай рабочее и личное.
— Ладно, — Юла соглашается демонстративно неохотно и даже смотрит на меня исподлобья, — я не буду беспокоить нашу драгоценную Анжелу Леонидовну. Ты счастлив?
— Я заеду в магазин, что-то нужно купить?
— Погоди, — Юля отстегивается и разворачивается ко мне, — в смысле купить? Ты один поедешь?
— У меня есть еще дела, — я чуть покачиваю головой, — путь неблизкий, тебе со мной мотаться необязательно. Отдыхай.
— Что за дела? — Юла подозрительно щурится.
Ох, черт. Это уже начинает слегка раздражать. Или это нетерпение?
— Мой друг недавно вернулся из Лондона, — говорю как можно беззаботней, — хочу его навестить и передать приглашение на свадьбу.
Не люблю врать, но искренний ответ прозвучит как-то…
Прости, дорогая, хочу узнать, не могу ли я быть отцом ребенка женщины, с которой я тебе изменил. Пожелай мне удачи, пожалуйста.
Провожаю взглядом идущую к дверям подъезда Юлу, которая кутается в широкий плащ, скрадывающий фигуру. Мою невесту, которая вынашивает моего ребенка. Девушку, которая за день десять раз может признаться мне в любви.
Которой я изменил, которую я обманываю, на которой я не могу сосредоточить свое внимание.
Я буду гореть в аду. Гребаную вечность.
Что ж, это неизбежно.
Но сейчас у меня есть время заехать к Лексу насчет экспертизы. Выбросить эту затею из головы я не смог. Ровно как и платки, пропитанные кровью Энджи.
Алекс не удивляется моему приезду. Его вообще сложно удивить, даже самым идиотским поведением. Правда везу я ему совсем не приглашение на свадьбу. А зиплок-пакет, в который очень аккуратно упаковал свою “добычу”.
— Ты говорил, что можно сделать генетическую экспертизу по крови матери?
— Можно, — Лекс кивает и задумчиво смотрит на выложенный перед ним пакет, — вот только скажи мне, что тут за кровь? Девчонка что-то сломала и ты зажимал?
Я объясняю, откуда дровишки. Рассказываю про Эндж, про причины, по которым она легла в больницу, как мне досталось это “кровавое наследство”. Лекс пару минут смотрит на меня в упор, а потом начинает ржать. Настолько откровенно, что я сентиментально припоминаю, как один раз все-таки дал этому поганцу в нос. Хороший был день, приятный. Солнечный!
— У меня нет других вариантов, Лекс, — усталость моя кажется уже бесконечной, — она не согласится сделать эту экспертизу по моей просьбе. Поэтому просто скажи, с этим материалом работать можно?
Он ржет еще сильнее, заметив выражение моего лица — с хохотом сползает под стол, от греха подальше.
— Ну что ж, нельзя так нельзя, — разочарование от откровения оказывается неожиданно сильным, я поднимаюсь на ноги и направляюсь на выход.
