Глава первая. Часы начинают идти
Еще дремало солнце за горизонтом, но в маленьком деревенском домике уже горел свет. Он исходил из закопченной медной лампадки, огибал высокий массивный стол, мягко стелился по дубовым половицам и робко таял в темноте притворенной двери. За столом сидели двое. Крупный мужчина, навалившись на него всей свой громадой, шумно потягивал свежесваренный дымящийся чай из молодых побегов смородины. Тощий, как соломина, юноша, легко опираясь о стол одной рукой, другой зачерпывал ложкой овсяную кашу. Сквозь раскрытое маленькое оконце из тишины ночной улицы доносился хорошо узнаваемый ритмичный стук, с каким наполняют ведро струйки горячего парного молока.
Скрипнула калитка у входных ворот, и зазвучали торопливые мелкие шажки. Звук обогнул стену дома и был приглушен скрипом калитки внутреннего двора. Под окном мелькнул невысокий коренастый силуэт.
– Иля! – осуждающе грянул голос. – Ты еще корову не выгнала!
– Мама, успокойтесь! – отозвалась хозяйка. – Еще ночь на дворе. Успею.
– Успеет она! Плотничиха уже свою погнала! Только штраф не хватало платить! – протараторила гостья и уже спокойней добавила: – Далиш где? Ушел?
– В доме, чай пьет.
– Какой чай?! – еще больше ужаснулась она, едва не переходя на визг. – Нам сегодня пасти! Вы чего спите, а?!
– Мама, успеем! Что вы кричите?..
Разбуженный криками женщин лениво тявкнул спросонья соседский пес. В ответ ему надрывно закричали петухи и сердито загалдели гуси. В раскрытое ветхое оконце влетел маленький серый мотылек и стал отчаянно биться о стекло лампадки.
Далиир оторвался от кружки чая и устремил хмурый взгляд в ночную темноту.
– Язар, – раздраженно обратился он к юноше, – закрой окно.
Недовольство улицы утихло, а с ним утихло и недовольство Далиира. Морщины над его густыми бровями расправились, мужчина вернулся к размеренной трапезе.
Язар отставил опустевшую миску и задумчиво повернул голову. Взгляд его подслеповатых серых глаз остановился на необычном предмете.
На стене в металлической скобе висели песочные часы, но в них под толстой обсидиановой оболочкой находился прах. Эти магические часы безошибочно отмеряли световой день. С рассветом они начинали идти и останавливались точно на закате. Когда же начинался новый день, они переворачивались без всякой помощи. Сейчас весь прах находился в нижней чаше, а значит, Ильга говорила правду, и ночь еще не окончилась. Штраф же, о котором упомянула бабушка Нагинара, существовал только в дворцовых указах и умах жадных бар и предписывал уплачивать «ленивую пастушью повинность» в размере двух медных лукиоров всякому пастуху, не поспевшему на свой пост до рассвета.
Прежней владелицей Часов Застывшего Часа была древняя колдунья Атаказ. Она обладала скверным норовом и дурным глазом. Но страх перед ней первых поселенцев Винника уступал место их желанию заполучить ее дурманящие настойки и винные зелья. Из любопытства ли, отчаяния или последней надежды, но случайные гости и путешественники сплотились вокруг Атаказы, – так и появилась деревня Винник. Колдунья исцеляла больных и возвращала пропавший скот, отводила волков и спасала посевы от неурожаев. Но она же насылала порчи, отбирала молоко у коров, воровала птицу и человеческую волю. Атаказ не отказывала никому: ни праведникам, ни убийцам, а в уплату просила только перевернуть Часы Застывшего Часа. Той просьбе селяне не придавали большого значения, ибо с ее выполнением никаких бед для себя не находили. Однако самые осмотрительные передавали свои желания через соседей или детей, к таинственным часам никогда не притрагивались и даже во двор колдуньи не заходили. Они же первыми заметили губительное воздействие этих часов. Дети-посыльные не по годам седели, их упругая кожа сморщивалась, озорные глаза вдруг тускнели и западали.
И тогда благодарность селян сменилась ненавистью и негодованием. В сумерках спустились они в низину у канавы, где окруженные высоким рогозом таились владения колдуньи. Многие принесли горящие факелы, другие схватили вилы, косы и топоры.
Свидетельницей тех давних событий была и юная Нагинара. Родители наказали ей оставаться дома, но девочкой овладело детское любопытство. По старой рябине перелезла она через красный забор, бесшумной тенью скользнула вдоль стены дома и через плетень из рогоза перемахнула в колдовской сад.
За прятками девочки наблюдал поджарый рыжий пес Закат. Он проснулся, едва рябина коснулась ветвями забора, гремя цепью, вылез из будки, отрывисто тявкнул, будто сердился на самого себя, что напрасно отказался ото сна, и полез обратно в будку.
Много было чудес в колдовском саду Атаказы. От легкого дуновения сгорали фениксовые одуванчики, чтобы возродиться из пепла, засиять и вновь отцвести. Жужжала, трепеща листочками, полосатая пчелиная лаванда, и размеренно покачивался гипнотический змеиный хвост. Изменчивые лицедеи благоухали в дождь, желтели в вёдро и обращались в лед в зимнюю пору. В зеленом растительном море пестрели невиданных форм и цветов ягоды, а на одних деревьях часто соседствовали отличные друг от друга плоды. И хотя на Винник давно опустилась ночь, яркими огнями сад Атаказы отвоевывал у темноты свет.
Нагинара стояла под сенью старого ореха. Его ствол был таким широким, что одновременно мог заслонить собой троих взрослых мужей. В кроне его таились не только орехи, но и желуди, и каштаны. Но примечательней плодов была ведьмина губа. Этот гриб двумя шляпками выступал из коры, пульсировал, раздуваясь, и о чем-то шептал. Он ценился травниками, а колдуны делали из него порошки, развязывающие губы и самым стойким молчальникам. Выглядел гриб отвратительно, неприглядней гнилого трутовика, омерзительней древесного нароста. Но столь велико было любопытство Нагинары, что она встала на цыпочки и приблизила ухо к нему.
Сначала она слышала только шепот ветра. Но вот протяжно скрипнула калитка, пчелиным роем загудели голоса, и надсадно залаял Закат. Громкий лай Нагинара слышала и другим ухом, но прочие звуки сестре пересказывала росшая во дворе Атаказы вторая ведьмина губа.
Староста Винника смело отворил покосившуюся маленькую калитку. Люди набились во двор, как в загон стадо, и решительный напор их не смог сдержать заливистый лай Заката. Они громко переговаривались, бесстрашно и свирепо выкрикивали проклятья и бранили колдунью. Но когда дверь ее низенького домика отворилась, голоса умолкли, и только преданный пес продолжил надсадно заливаться.
На приступке стояла тощая остролицая женщина. Одета она была как луковица сразу в красное, белое и желтое платья. Кожа ее отливала бронзой, медные вьющиеся волосы, заколотые пряжкой в форме феникса, доходили до пят. Годы источили лицо колдуньи глубокими бороздами и заклеймили старческими темными пятнами.
