Что? Уже семь часов? Ах, чертов будильник, как же я хочу спать. Всю ночь не спал, голова трещит. Ну почему сегодняшний день не может оказаться воскресеньем? Я так устал. Я так не хочу вставать, я так не хочу никуда идти. Каждый день одно и то же, одни и те же лица, одни и те же клавиши компьютера, один и тот же невкусный кофе из старого автомата в офисе. Ненавижу!.. Но надо вставать. Уже семь часов и десять минут. А мне еще душ принимать. Надеюсь, воду уже дали. Черт бы побрал эти ремонтные дни в котельной! Неужели нельзя раз и навсегда установить хорошие трубы?! Конечно, нельзя. А деньги? А нам приходится страдать. Хорошо, что с газовыми трубами нет проблем, иначе с таким отношением мы все взлетели бы на воздух рано или поздно. А жильцы что? Сколько раз Ильич с пятьдесят шестой квартиры предлагал скинуться по тысяче рублей с каждого совершеннолетнего жильца и самим уже купить хорошие трубы! Я был только «за». Швырнуть эти трубы в лицо этим бессовестным работникам, а еще лучше их начальнику, что вот, мол, до чего довели. Нет же, нашлись умники, которые отказали Ильичу. А Ильич что? Последний человек что ли? Он же ради нашего же блага хотел, не себе же в карман. За весь месяц, что я живу в этом доме, он единственный нормальный непьющий мужик. А эти идиоты не просто ему отказали, да еще и нагрубили. Да ни эту тысячу рублей каждые три дня всей семьей пропивают. Лишь бы все себе. А в этом доме кто живет? Они же сами. Ну, вот, я так и думал. Придется обойтись без душа. Благо, вчера вечером помылся хоть. Не нравится вообще мне эта квартира, как и дом. Но за пятнадцать тысяч в месяц – вполне ничего.
Проверю-ка почту, пока варится гречка… Нет, все-таки она не написала.
Черт! Черт! Черт! Как же я их всех ненавижу этих родственников. Нет врага хуже, чем родственник, потому что хочешь или не хочешь, он все время рядом и лезет в твою жизнь. И мою жизнь они в какой-то миг разрушили. А ведь было все хорошо: внезапное наследство, любимая девушка, поддержка родителей. Ничего не осталось. А только ненавистная работа, на которую я хожу все так же, как и прежде, только вставать приходится на час раньше, потому что ехать дольше, и четыре стены одиночества по вечерам. Иногда ловлю себя на мысли, что не осуждаю людей, которые спиваются. В этом городе пьет каждый третий и это не удивительно. Здесь жить невозможно. Уехать бы. Но, кажется, я опаздываю на автобус.
Если опоздать на автобус, приходится ждать следующего полчаса. Ощущение этой зависимости даже от автобуса меня убивает, как медленный яд. Каждое утро, шесть дней в неделю я еду в толкучке, трясясь с потными мужиками, которые держатся за поручни, уверенные в своей непревзойденной свежести. И я вынужден стоять с ними, хотя душ не принимаю регулярно, только сегодня не принял и по вескому обстоятельству. Как же невыносимо ездить в одном транспорте с такими же жалкими неудачниками как ты сам, которые едут зарабатывать деньги, чтобы вечером или на выходных их тут же потратить. Ты смотришь на эти недовольные жизнью лица и понимаешь, что это замкнутый круг, из которого невозможно вылезти. И меня отличает от них только то, что по утрам у меня не трещит голова от похмелья. Я точно так же, как и они трачу деньги, но только не на выпивку. Я зарабатываю, чтобы есть. А еще мое отличие от многих в том, что я не ношу китайские копии спортивок и кроссовок «Адидас». Вот этого я никогда не стану делать. Уж лучше ходить в одной майке и шортах. Я не стал бы носить даже оригинальные кроссовки этой фирмы, чтобы стоять в них в провинциальном, вечно переполненном автобусе. На мой взгляд, это куда более странно и нелепо, чем просто носить копии.
Хорошо, если в автобусе обходится без происшествий. Кто-то непременно огрызнется, кто-то кого-нибудь случайно заденет, кто-то что-то стащит. Всякое тут происходит. И так я трясусь среди этих людей каждый день по сорок минут. Иногда я думаю взять машину в кредит, но меня угнетает одно только это слово «кредит». Не потому что я боюсь обязательств, хотя и это тоже, просто я не хочу всю оставшуюся жизнь работать, чтобы этот кредит выплатить. Подумать только – приобретая вещь не на собственные деньги, мы начинаем работать на эту вещь, вместо того, чтобы вещь работала на нас. И это печально. А еще печальнее то, что большинство людей так и живут. Именно поэтому они сейчас едут с недовольными лицами на работу, потому что им нужно погасить кредит за бытовую электронику или другую важную, но не необходимую вещь. А что еще более странно – так это брать в кредит телевизор. Вот это точно удел неудачника. Телевизор – спасательный круг от мыслей о том, что тебе нужно за него выплачивать кредит и вставать на проклятую работу завтра утром.
И все время, стоя и трясясь, я думаю об этой никчемности, которая нас окружает, пока автобус не останавливается высадить меня на остановке возле чертового здания, где собственно я и работаю. Сегодня в автобусе обсуждали, что безумно душно, хотя только утро. «Если бы они помолчали все – было бы прекрасно и прохладно» – думал я, но вслух как всегда свои мысли не выражал. Я, наконец, высадился из этого адского автобуса. Но ад ждал меня впереди.
В девять часов утра я обычно уже в офисе. Я поднимаюсь к начальнику, который швыряет мне как собаке кучу бумаг с планом работы на грядущий день. Я беру их и спускаюсь к себе. Каждые два часа я поднимаюсь к нему с составленными планами, а он рвет эти бумаги у меня на глазах иногда просто из вредности. И я понимаю, что он прав. Потому что он руководитель, а я подчиненный. Он может рвать бумаги с моими работами, а потом неожиданно сказать: «Вот! Это то, что нужно». И я не могу ему сказать, что ту же самую работу я уже заносил, но он ее не одобрил. Потому что он мой начальник, он всегда прав. Даже если он меня незаслуженно лишит премии или даже уволит, он будет прав. А я просто выполняю свою работу и ничего более. За это он меня и недолюбливает. За то, что я не вылизываю ему башмаков, не пресмыкаюсь, не дребезжу. Но все-таки он меня уважает. Он ценит меня как работника, иначе давно бы уволил. Моя мать всегда говорит мне, что я какой-то неправильный, что надо уметь искать подход к начальству. Однажды у него был день рождения, и мама купила ему медвежью шкуру за двадцать тысяч рублей на свои две зарплаты гладильщицы в театре. Она долго уговаривала меня подарить ее ему от своего имени. Мы поругались с ней. Она утверждала, что это все окупится тем, что он меня когда-нибудь повысит в должности и увеличит оклад. Я же уперся и все-таки не стал этого делать. Сейчас эта медвежья шкура валяется в доме родителей, а я валяюсь в «списке аутсайдеров». Женщины меня не любят за это. Они все время пытаются привлечь внимание то генерального директора, то финансового, то обычного, и все время ссорятся друг с другом. Теперь весь наш маленький город знает о том, кто из них с кем спал. Потому что они друг о друге распускают сплетни. Когда я одной из них попытался сделать замечание, чтобы в присутствии меня не говорили дурно об одной очень хорошей девчонке, которая училась со мной в параллельном классе, они заткнули мне рот. Они пытались меня уверить, что она спит со всеми подряд, но я-то понимал, что дело в том, что она просто слишком красивая. Да, она действительно невероятно красивая и всегда нравилась мне в школе. Уже тогда о ней ходили слухи, хотя она никуда не выходила после семи вечера и никогда не ходила на дискотеки. Она была очень порядочная девочка, но ее красота не давала никому покоя. Другие девчонки злились потому, что понимали, что им никогда не быть ей, а мальчишки потому, что им никогда не быть с ней. И сейчас я на нее смотрю, и жаль мне ее. Не ценит она себя. Многие некрасивые девушки ходят как королевы, потому что их родители, вероятно, жалели их и внушали им, что они красивы. А она такая красивая и даже не знает об этом. Мало того, красота принесла ей только кучу проблем и до сих пор приносит. Но что это я? Мысленно изменяю Оле? Конечно же, для меня Оля по-прежнему самая красивая. Мне кажется, в разлуке я люблю ее еще больше.
