Он уезжал от нее в сильный дождь. А она почему-то провожала его. Они стояли под зонтиком, удивительного счастливого оранжевого цвета. И под ним было сухо и солнечно. Но это был обман, и Тамара всё не могла поверить, что уезжает он от нее навсегда. Она не могла, не хотела это сформулировать. Может осознание этой беды пришло бы, если бы не счастливо обнадеживающее стояние под рыжим зонтом на платформе у поезда.
Наконец, он, непривычно суетясь, ткнулся губами в ее руку.
– А зонт – это тебе, на прощение. Прости…
Он так сказал, не «прощание», а «прощение».
И прыгнул на подножку, и ушел в вагон, не оглядываясь.
А она осталась под широким семейным зонтом в новом одиночестве.
Она отбежала от поезда, бегом, бегом по лужам. Не видеть, не понимать и забыть.
Но поняла, что разом этого ей в одиночку не осилить, достала мобильный, чтобы позвонить Рите, единственной, у которой хватит и времени, и сил, чтобы выслушать банальную ее историю расставания с мужем, который почему-то ушел, толком не объяснив причины.
Но мобильник не работал, то ли заряд вышел из него, то ли отсырел.
И тут она увидела телефон-автомат. И это очень пригодилось. Рита, заохав и заахав, с каким-то даже аппетитом выслушала ее новость и, конечно, приказала:
– Приезжай.
Таксофон стоял у входа в метро, поэтому она, уже без всяких приключений, добралась до подруги в новостроечный район.
Рита уже сделала бутербродиков крошечных. Она любила все изящное, поставила крохотулечные стопочки и, для контраста будто, в центре стола горела отраженным светом яркого кухонного светильника литровая бутылка водки.
Подруги уселись за стол, и начался тот длинный, с причитаниями и всхлипываниями, диалог. Со стороны бессвязный и путанный, но на самом деле – необходимый и спасающий.
Они легли спать под утро. А за окнами все лил и шумел дождь. Под него и уснули.
Утром, сидя за горячим кофе и продолжая начатую беседу – прямо с того же места, в котором он был прерван, Рита посетовала:
– Как ты доберешься? Ливень такой, а давай – такси…
– У меня есть зонт роскошный. Он подарил «на прощение», сказал.
– Ты не вздумай, прощение ему – вот, – Рита состроила красивую фигу в серебристом маникюре на пальцах.
Но она вдруг замолчала и резко вскочила, ойкнув. Она вспомнила, что оставила зонт в таксофоне. Еще бы. Это был новый, непривычный для нее предмет. Она хорошо помнила, как, входя в кабинку, сложила зонт, с веселым щелчком он захлопнулся, и повесила его на специальный крючок. И конечно, поговорив с Ритой, забыла о нем и ушла.
Она почему-то очень расстроилась этому неожиданному событию. И даже вновь заплакала.
Подруга, узнав о причине внезапных слез, произнесла:
– Делов-то. Я тебе дам зонт. У меня их тьма. Гости забывают часто. Вот, выбирай, на любой вкус.
И действительно, на вешалке в коридоре приютились разноцветные, и разного калибра, зонтики. Но Тамара отказалась от замены.
Не объясняя ничего Рите, она быстро натянула плащ и торопливо попрощалась, выскочила из квартиры.
Рита даже слегка опешила, от такой её прыти.
А Тамара ехала долго, очень долго в метро, а может это ей показалось от состояния нетерпения – скорее добраться до так необходимой ей сейчас таксофоновой будки.
Конечно, Тамара понимала маловероятность и невозможность того, чего ей так хотелось.
А ей хотелось найти забытый вчера зонт. Ей непременно хотелось обрести этот оранжевый обыкновенный предмет. Как будто от находки этой зависело нечто очень важное, которое поможет в чем-то главном, и подскажет самое важное, что она должна сделать дальше.
Тамара подбежала к кабинке таксофона. Дождь все шел, и не было видно ничего за мокрыми капельными стеклами.
И в нетерпении она рванула на себя дверцу кабины – с таким нетерпением и силой, что, казалось, стряхнула с нее все дождевые капли.
Глянула на крючок под полочкой – и едва не заорала от восторга.
Зонт висел на месте. Как будто и не было этой ночи. И длинного вчера.
Он висел веселым солнечным лучиком в мрачноватой темности будки. И был сухим. Совсем.
Тамара осторожно сняла его с крючка. И была так рада своей находке, что поцеловала его в рыжую макушку.
Выскочила с ним под дождь и открыла зонт над собою.
Дождь застучал на натянутом шелке зонта, и Тамара вдруг почувствовала необыкновенное спокойствие и устойчивую защиту от купола солнечного над ней.
И Тамара вдруг почувствовала, что она готова простить нерадивого сбежавшего мужа. Какие пустяки это все… Когда ты идешь под широким семейным зонтом, который так прочен, надежен. И не улетит из твоих рук. Разве что с ураганным ветром. Но синоптики обещали во второй половине дня штиль и солнце.
И Тома охотно поверила в это. И еще она подумала о том, что это хорошо, что у всех мобильники. И таксофонами теперь пользуются очень редко.
Это была первая удача новой какой-то жизни.
Синяя тетрадь,
22 ноября 2020
Колдуны (и немножко о вороне)
Целая настоящая, живая, сидела на карнизе кухонного окна. И, как будто, ждала появления Александры. От неожиданности увиденного, Александра чуть подпрыгнула, ворона на карнизе – тоже. Но не улетела. А внимательно рассматривала её черным острым глазом.
Александра отошла от окна и включила чайник. Очень хотелось кофе.
В доме было холодно, на душе – еще холоднее. Стараясь оправдать долгое молчание детей и друзей, как бы обещавших и, по разным причинам, извинившихся за неявку на её (в который уже раз!) день рождения.
И правда, что за веская причина для визита? Она слушала их вранье по телефону и старалась оправдать это вранье.
Никто не врет – все просто обещают, и верят. Сулят и верят. И всякий у своей жизни на «посулках».
А ворона все сидела и внимательно наблюдала за действиями Александры. И та, налив себе кофе и сделав бутерброд, не зная почему, взяла кусочек сыра и подошла к окну. Ворона совсем не испугалась, только еще ближе подвинула тяжелый свой клюв к раме.
Александра открыла чуть окну и протянула птице ломтик.
Она почувствовала, как ворона, очень деликатно, взяла сыр через приоткрытое окно. И постояв с ним на карнизе, улетела на крышу дальнего дома.
– А спасибо где? – улыбнулась ей вслед Александра. И тут же забыла об этом визите.
Чтобы чем-то занять длинный-длинный день, она сделала тесто, протерла картошку, накрутила фарш для «колдунов», своего фирменного блюда.
Занимаясь всеми этими любимыми, некогда, делами, она как продлевала их надобность, их жизнь. И свою – чувствовала востребованной.
Звякали, клацали бездушно тексты в телефоне. Кто-то очищал свою совесть, дескать, не забыл. Вот он, я. И все посулы одинаковые в этих текстах: здоровья, долгих лет. А любви уже никто не сулил.
А ведь только её и хотелось Александре. Но она это скрывала, стеснялась в себе этого, излишней своей эмоциональности. От нее хотели мудрости и понимания их усталости и нежелания, ближнего этого круга, тратить на нее время и деньги.
