Солнце, совсем недавно свернувшее к закату, все ещё немилосердно обжигало и без того раскалённую равнину, но с востока уже потянуло прохладой. Ровная, как стол, поверхность выжженной солнцем пустыни заколыхалась в мареве густых и маслянистых облаков тёплого воздуха, причудливыми струями исходящего от нагретой солнцем почвы. Всё живое, прятавшееся от дневного зноя в трещинах, покрывающих частыми зигзагами высушенную землю, вылезло наружу. Впрочем, с живностью в этих местах, да ещё и в самое жаркое время года, было не густо. С десяток ящериц, сверкая изумрудными чешуйками, неподвижно грелись на вечернем солнце, пару раз, лениво извиваясь, прошелестели змеи, да шустрые и вездесущие сурикаты шныряли туда-сюда между пучками сухой травы.
Пустынный пейзаж, не менявшийся тысячелетиями, оставался незыблемым до того самого скорбного, но великого дня, когда безмятежность и тишина этих мест были нарушены человеком, или точнее огромной массой людей, спасавшихся от свалившихся на них несчастий и двигавшихся через пустыню навстречу неизвестности.
Первыми забеспокоились сурикаты. Застыв столбиками, зверьки стали прислушиваться, беспокойно поворачивая головки в разные стороны. Ящерицы, сверкнув зелёными спинами, бросились врассыпную. С юга, насколько хватало взгляда, на однообразный пустынный ландшафт с монотонным гулом накатывалась огромная волна пыли. Сухая земля подрагивала от топота множества ног людей и животных. Поднимая пыльные тучи, через пустыню шли люди – огромная масса людей вперемежку с гуртами скота и повозками всевозможных видов и размеров.
Зрелище великого исхода, если бы его со стороны мог увидеть кто-нибудь помимо сурикатов, потрясало воображение. Казалось, что через пустыню на север континента двигался целый народ. На самом деле это была лишь небольшая часть жителей страны под названием Перикон, но это были лучшие люди – цвет нации, не пожелавшие погибнуть в родной стране и имевшие мужество бросить свои дома и отправиться на поиски новых мест, где бы они могли поселиться.
Измождённые люди брели молча, но множество голодных и изнурённых зноем животных издавали тягучее мычание, надрывное блеяние и резкое хрюканье. Скрипели тысячи несмазанных колёс, а топот людских ног сливался в сплошной гул.
Однако все эти звуки перекрывал оглушительный детский плач, раздававшийся из множества маленьких глоток, голосивших на все лады. От этого надрывного зловещего плача кровь стыла в жилах! Но шедшие среди повозок и гуртов скота люди, казалось, не слышали детских воплей, они с упорством обречённых двигались по своему маршруту.
Среди переселенцев почти не было молодых мужчин, редко попадались мужчины среднего возраста, а вот стариков было достаточно. Основную же массу людского потока составляли женщины, а почти все повозки были заняты детьми всех возрастов: от грудных младенцев до подростков лет десяти.
Люди шли по безжизненной равнине уже несколько месяцев, отчаявшись выжить в этих гиблых местах, но все равно упрямо продвигаясь на север. Выбора у переселенцев не было: они уже давно прошли точку невозврата, и запасов еды и воды для того, чтобы вернуться назад, им бы уже не хватило. Единственная возможность спасения находилась впереди. Из достоверных источников было известно, что там – на севере – лежат бескрайние, населённые редкими племенами аборигенов плодородные равнины, на которых пасутся бесчисленные стада буйволов, антилоп и диких лошадей, а главное – в тех местах нет проклятой заразы, несущей людям смерть.
Ещё один день Пути скорби подходил к концу. Измученные переселенцы небольшими группами начали останавливаться на привал. Поднятая ими пыль понемногу начала оседать, и вдруг – даже не крик, а протяжный радостный вой раздался в первых рядах людского потока. Впереди, почти на линии горизонта была отчётливо видна багровая полоса, растянувшаяся от края до края пустыни. Красные лучи опускающегося за горизонт солнца отражались в водах широкой реки. Это была река Солва, а за ней – жизнь. Это конец Великого пути!
Мишель открыл глаза и тут же снова зажмурился, взглянув на яркий багрово-красный диск солнца. Он потянулся, тряхнул головой, и сознание прогнало сновидения. Оказалось, что уже вечер, и садившееся за крыши городских домов солнце Мишель увидел не в пустыне, а в окне собственного кабинета, где он, ожидая вечернего Совета, или, как его обычно называли – Правительства, заснул, сидя в кресле.
Мишель ещё раз тряхнул головой, поднялся на ноги и пару раз прошёлся вдоль громадного стола, стоящего посреди его просторного кабинета. Несмотря на то что ему ещё не было и пятидесяти лет, Мишель уже чувствовал приближающуюся старость. Он обладал высоким ростом и сухим, жилистым телом, но его волосы и борода уже давно поседели до белого, как полотно, цвета, а вокруг глаз и на лбу в кожу глубоко въелись многочисленные морщины. Кроме внешних признаков старения, Мишель с досадой стал находить у себя все новые и новые физические недостатки: острота зрения была уже не та; правое ухо почти перестало слышать, из-за чего он приобрёл скверную привычку поворачиваться к собеседнику вполоборота. Конечно, медицина в Нулонде – лучшая в мире, во всяком случае та её часть, которая была доступна Мишелю, но он ни за что бы не стал обращаться к врачам, ибо Стержень нации не может оказаться старой развалиной, а должен быть здоровым, твёрдым и непоколебимым, как скала.
Однако противнее всего были частые приступы сонливости, появлявшиеся внезапно и, как правило, некстати: на важных церемониях, при встречах с народом, на Советах. Внезапный сон всегда оказывался тяжёлым и тревожным, отягощённым не слишком приятными сновидениями, после которых Мишель просыпался в холодном поту и с головной болью. Впрочем, сегодня он заснул в одиночестве в удобном кресле, и привиделся ему один из эпизодов Пути скорби, когда он сам и его соотечественники совершили переход через пустыню.
Ему часто снился этот сон, повторяющий с зеркальной точностью произошедшие почти сорок лет назад страшные, но, безусловно, великие события – недаром Путь скорби теперь называют Великим путём. Переход через пустыню был самым ранним детским воспоминанием Мишеля. Ему тогда было лет пять или около того (точную дату своего рождения он не знал). Предыдущей своей жизни в Периконе он не помнил совсем, хотя и знал о ней досконально – во всех мельчайших подробностях.
Собственно, в стране под названием Перикон, да и в других странах южного полушария, жалкое существование подавляющего большинства людей и жизнью-то назвать нельзя. Так было сорок лет назад, так было с незапамятных времён, так там обстоят дела и сейчас. Величайшей страной в мире является их вновь обретённая родина – Нулонд. Только здесь и нигде больше люди живут по-настоящему счастливо и не знают распрей и зависти, не страдают жаждой наживы и не стремятся подчинить себе других людей. Сколькими трудами, потом и кровью был создан этот рай на земле, и сейчас следует любой ценой сохранить и защитить выстраданное счастье народа Нулонда.
