Каждый раз, когда я открывала дверь в детский сад, обоняние сразу улавливало смесь знакомых и приятных сердцу ароматов: чая с молоком, творожной запеканки, молочной каши, горохового супчика и вкусных котлеток из духового шкафа.
В детском саду я бывала часто.
Сначала в сопливом детстве, когда закатывала истерики перед дверью, потому что не хотела идти туда, затем в школьном возрасте, когда приходила в гости к маме. И мне ли не знать вкуса садовской еды, ведь мамина подруга, тетя Поля, а по совместительству повар, усаживала меня на огромной кухне за стол и пыталась накормить, как кормила любящая бабушка.
Я тогда только одним глазом смотрела в тарелку, все остальное время водила глазами по территории кухни, тут было все интересно: огромные кастрюли с красными надписями «первое», «второе», носатые алюминиевые чайники с чаем или какао, много посуды, пара, всяческих манящих ароматов и очень-очень жарко.
Когда я выросла, снова попала в детский сад, но уже в качестве воспитателя, совсем еще юного, желторотого, в возрасте 18-ти лет, сразу после окончания училища.
Многое в садиках изменилось, а вот ароматы остались теми же, будто во всех них готовила тетя Поля, хотя на самом деле, как рассказала мне повар моего садика, Василиса Владимировна Галушко, (какая подходящая фамилия, правда?) всё готовится по одной одобренной тех-карте, поэтому и ароматы похожие.
Я была худющей, скованной девчонкой, поэтому Василиса Владимировна, повар, взяла меня сразу, не спрашивая, под свое крыло, все время пыталась откормить. И не просто котлетками да ватрушками, но и целыми обедами, что оставались к вечеру. Она приносила пакет с баночками, в которых были блюда, и насильно впихивала мне, приговаривая:
– И не перечь мне тут! Дома поешь, поправляться тебе надо, непонятно, в чем только душа держится.
И никакие мои доводы, что дома мама приготовила вкусный ужин, она не принимала.
Заботушка.
Длинные волосы были табу в моей семье, мама запрещала их трогать, сама раз в год подрезала мне длину, а о челке не могло быть речи. Поэтому я всегда с завистью восхищалась новыми стрижками одноклассниц, которые щеголяли с каре, челками и каскадом, когда мне даже «конский хвост» только по праздникам разрешали, косы меня раздражали.
Сама мама была экспериментатором, она сменила все цвета волос, ходила и с короткой стрижкой, и с химией, никогда не видела ее с длинными волосами, и начала она эксперименты в 16 лет, сама обрезала косы назло бабушке, когда той не было дома. Маме тогда сильно прилетело, ремня и в угол.
История циклична.
В 13 лет меня тоже не минула сия участь. Я, как мне казалось, ровно вычесала пробор, заплела косу, закрепила резинкой, взяла ножницы и без промедления, будь, что будет, срезала все, что было под резинкой. Когда распустила волосы – разревелась. В зеркале я увидела лесенку, направляющуюся то вверх, то вниз. Маму я ждала со страхом, и конечно же меня отчитали. Но в итоге, я получила,что хотела, после парикмахерской у меня остались волосы по плечи, чувствовала себя красоткой! Это был мой первый, героической поступок.
Второй героический поступок я совершила в 17 лет. Правда в этот раз я спросила разрешения у мамы, намеренно не показав ей второе фото в журнале на оборотной странице. Спереди стрижка, как стрижка – каре, а сзади наполовину бритый затылок, это была самая модная стрижка в те годы. У нас гостили родительские друзья, мама была веселой и стрижку одобрила, сама не осознавая, что сделала это зря. В парикмахерскую я летела на крыльях. Так как это был воскресный день, народу в парикмахерской было под завязку, своей очереди мне пришлось ждать с самого утра и до пяти вечера, я даже вся извелась, мне моя затея уже не казалась такой желанной, но второго шанса не будет, когда еще приедут друзья и у мамы найдется подходящее настроение.
Спустя полчаса дело было сделано! На меня в зеркало смотрела очень красивая, дерзкая, девчонка, сердце мое колотилось так, будто я пробежала стометровку, я не могла насмотреться на себя, дамочки вокруг в один голос нахваливали мой образ и спрашивали,как называется стрижка. Счастливая, я подарила им журнал с фото и отправилась домой.
У дома, на остановке, я встретила родителей, те провожали гостей домой. Я подошла к ним и начала медленно крутиться, хвастаясь прической. Мама оторопела и сквозь зубы,чеканя каждое слово, произнесла:
И-ди до-мой, я щас вер-нусь и пос-лед-ние во-ло-сён-ки тебе пообрываю!
А по-моему, живенько так, – заступился папа.
Я пришла домой, закрылась в комнате и выжидала маминого возвращения, но мне не было страшно, ведь я получила прическу мечты. Папа, видимо, по дороге успокоил маму, как мог, ругать больше она меня не стала, но не разговаривала несколько дней, намеренно меня игнорируя, воспитывала. Кстати, с тех пор мама перестала запрещать мне делать с волосами то, что мне хочется, даже давала деньги на эксперименты и всячески поддерживала, если мне что-то не нравилось, приговаривая:
–Волосы не зубы, отрастут.
В школе, на уроке домоводства, мы не только плюшки готовили, но и шили вместе с одноклассницами. Были и прихватки, и более серьезные вещи, например платье.
В одном модном журнале я увидела это платье, оно было умопомрачительно красивое, с треугольным вырезом и подолом «солнышком», самым модным в 80-е годы. Когда платье было сшито, я, гордая и счастливая, принесла его домой, отгладила, надела и долго кружилась у зеркала, любуясь своим отражением, а потом пошла гулять с девчонками, дожидаясь маму, чтобы похвастаться. Торчащие кое-где нитки и неровные швы совершенно не беспокоили, да я и не замечала огрех, ведь это было мое первое платье, сшитое своими руками.
Подружки платье оценили, а вот мама, в прошлом швея, не одобрила моих умений, взяла за предплечье и направила в сторону подъезда, процедив на ухо:
– Живо марш домой и сними это, чтобы я на тебе его больше не видела!
До самого подъезда я шла быстрыми, семенящими шагами, чтобы не расплескать подкатывающие к глазам слезы. Уже за хлопнувшей подъездной дверью позволила себе разрыдаться и побежала домой, спотыкаясь о ступени, потому что плохо видела пол за пеленой льющийся слез.
Нет, мамочка не злая, и любила меня, просто строгая, и сильно старалась воспитать дочь правильно, боясь ошибиться. Да и соседушки у нас, сплетницы, увидев меня в таком платье, наверняка стали бы говорить, что вон те с пятого этажа дочку в рваньё одевают.
К вечеру, когда страсти улеглись, мама уже очень сожалела, что обидела меня.
Утром в детскую вошла мама, держа в руках красивое платье, как из того журнала. Ей пришлось разрезать свое любимое, голубое платье, чтобы у меня сбылась мечта.
