Часть первая. Рейнхарт
Глава первая. Тайна королевской могилы
Младший королевич в день своего семнадцатилетия прохаживался по кладбищу. Скромному кладбищу под крепостной стеной неподалёку от родового замка. Неширокая дорога от врат до почерневшей от времени часовни делила кладбище на две части. Левая, если встать лицом к часовне на мощёную белым камнем дорогу, отводилась женщинам королевской семьи, а правая – мужчинам.
Рейнхарт навестил могилу под большим дубовым крестом – там лежит бабушка. Сел на каменную скамью и начал жаловаться – только перед бабушкой он не скрывал свою уязвимость.
– Бабушка Матильда, – всхлипнул, не сдержавшись, Рейнхарт, – папа совсем плох, он давно не встаёт. Когда я с ним говорю, он принимает меня за своего брата, моего дядю, того, что умер в один день с дедом. Бабушка, ты и сама часто говорила мне, что я очень похож на младшего брата отца, моего дядю, что я такой же добрый и скромный, как он. Отец очень болен. Он говорит непонятные вещи и почему-то плачет, когда смотрит на меня. Прости, говорит, меня. За что? Я не понимаю.
Бабушка не ответила. А чего он, собственно, ждал?
Рейнхарт поднялся, перешёл на мужскую половину и не спеша пошёл вдоль надгробий. Он знал все эпитафии наизусть, но никогда не задавался вопросом, почему все женщины королевской семьи лежат поодиночке, а каждая мужская могила хранит кости отца и сына. В день смерти отца обязательно погибал и один из сыновей. Что это? Семейное проклятие? Рейнхарт удивился, что раньше не замечал этого. «Надо будет спросить у матери. Не буду же я расстраивать отца, который со дня на день умрёт, и, похоже, кто-то из нас – я или мой старший брат Виолент, составит отцу вечную компанию в холодном каменном гробу. Кто? Я или брат»? – думал Рейнхарт по пути в замок.
Он поднялся к себе. Встал у окна и без единой мысли смотрел, как садится солнце. Несколько минут и оно скрылось за верхушками деревьев. Небо померкло. Мелкие облачка затеяли было игру с ветром, но тот быстро разогнал зазевавшихся белых барашков с розовыми от закатного солнца боками.
Отец умирает. А мать и брат Виолент знают? Сам Рейнхарт догадывался, что отец скоро уйдёт в мир иной. Как он это понял? По тому, как солнце не выходило последние дни из облаков. По тому, как холодно стало в замке, словно в самом начале лета наступила зима. Листья девичьего винограда пожухли и облетели, а оголившиеся стены замка покрылись инеем. Даже птицы, во множестве свившие гнёзда в бойницах стен, покинули их, и все птенцы погибли.
А за стенами крепости цвело и благоухало лето: пахло шиповником, полевые гвоздики рассыпались по полям, раскрыв свои подобные звёздам лики, липа закудрявилась пенными цветами так, что и листьев за ними не видно, и только королевский замок возвышался среди бушующего лета суровым островом зимы. Холодным и неприступным.
В преддверии смерти короля холод в замке стоял и вовсе нестерпимый. Стены внутри обросли инеем, будто мхом, факелы гасли и дымили.
Рейнхарт отошёл от окна, за которым стоял тёплый душистый летний вечер, и лёг в холодную постель.
Глава вторая. Виолент
Виолент налил в кубок отца воды, накапал лекарства, вода засветилась опаловым светом. Виолент улыбнулся себе самому: яркий характерный вкус лекарства не даст отцу заметить оттенок яда. Отец терпеть не может принимать снадобье и говорит, что от него чувствует себя ещё хуже. Старший сын короля сладко улыбнулся больному отцу и показно поправил подушки.
– Сынок, – прошептал умирающий, – сынок …
Виолент наклонился, чтобы не пропустить ни слова из того, что отец пытался сложить непослушными губами.
– Да, отец, я слушаю.
– Обещай мне, что ты будешь править справедливо, что блеск золота не ослепит тебя, что ты будешь заботиться о сиротах и вдовах, что сердце твоё не очерствеет…
Виолент отвернулся, чтобы скрыть улыбку. «Какой высокий стиль! Если он скажет, чтобы я позаботился о младшем брате, то он или сумасшедший, или смеётся надо мной – ведь старик прекрасно знает, что в живых останется только один из нас».
Старый король сжал руку старшего сына, только пожатие вышло слабым, будто у ребёнка.
– Позови своего брата …
Виолент похлопал отца по руке (не приложился губами, как положено).
– Хорошо, отец, я скажу Рейнхарту, чтобы зашёл к тебе. («Интересно зачем, ведь всё уже и так ясно – королём стану я! И это не подлежит сомнению», – подумал Виолент и с чувством удовлетворения покинул умирающего отца).
Глава третья. Договор
Старый король закрыл глаза. «Никто не живёт вечно, ни короли, ни их подданные», – подумал он.
Вошёл Рейнхарт. В покоях короля жарко и душно, пахнет гнилыми фруктами и лекарствами. Трещат свечи. Рейнхарт задержал дыхание: как стыдно, что ему неприятна комната отца, его запах, его хриплое дыхание.
– Сынок, подай кубок …
Рейнхарт с удвоенным старанием подал лекарство.
Отец сделал несколько глотков и закашлялся.
– Рейнхарт, сынок, прости меня… прости, сынок… – старый король приложил руку младшего сына к своему сердцу, – прочти договор, ты всё поймёшь… прости меня… – Дыхание его прервалось. Сердце перестало биться.
Потрясённый Рейнхарт видел отца и себя будто со стороны. Словно происходящее его не касается, будто он перестал быть самим собой, будто не он склонился над умирающим отцом, а кто-то другой. Рейнхарт понимал, что должен что-то сделать, но в голове и душе была пустота. Даже время остановилось.
Рейнхарт в панике толкнул сердце отца руками – раз, другой, третий, может, оно вспомнит о своей роли и начнёт биться. Не вышло.
Тут он вспомнил, что отец упомянул какой-то договор – под рубашкой отца Рейнхарт нащупал сложенный пергамент. Он развернул документ. Что это? (Время так и топталось на месте). Рейнхарту показалось, что он не человек, а механизм, вроде часов или восковой фигуры турка, играющего в шахматы. Рейнхарт с силой ударил себя по щеке, затем сложил пергамент, спрятал его за пазухой и покинул умершего.
В своих покоях королевич раскрыл пергамент. Что это? Завет? Договор?
Знающие люди сказали бы – магический договор с силами, невыразимыми человеческим языком. На тысячелетнем, не менее, пергаменте, который за годы стал мягким, как шёлк, замаслился от прикосновения человеческих рук, стал почти прозрачным: сверни его в тридцать два сгиба и разверни – на нём не останется ни следа, только мелкие морщинки, совсем как на старческих руках отца – таким мягким и нежным стал пергамент, на котором выцветшими чернилами было написано, что «членам королевской семьи гарантируется благополучие на многие лета, пока власть будет передаваться наследникам по мужской линии по правилам, установленным магическими силами, невыразимыми человеческим языком», да-да, так и было написано.
