Она дразнила меня всегда. С самого детского сада, когда мы познакомились так: обоим понравилась одна и та же игрушка, я вцепился в нее двумя руками и тянул к себе. А эта белокурая вредина кроме двух рук еще добавила крепкие зубы. Я заорал от боли в укушенной кисти и отпустил. Девчонка ухнула назад, чуть не перевернулась через голову, задрав голубое платьице под которым не оказалось трусиков.
И я пропал.
Эта картинка долго стояла у меня перед глазами. То, что я увидел, было так неожиданно и красиво, что пронзительный ток резанул по всему моему телу; в нем были оттенки стыдливости, удивления, любопытства и желания снова увидеть ее так.
Но почему-то мне больше было стыдно за нее. Я обходил бестию стороной, но она, как назло, все время задевала меня. Мы едва не подрались, когда она порвала мой рисунок, посвященный Новому году. Моя мать уже хотела переводить меня в другой сад, старшая воспитательница все поняла и отругала задиру. Та поутихла. А тут и садик закончился. Началась школа
Я, наверное, позеленел, когда увидел ее с цветами в шеренге моего первого «А» класса. Она заулыбалась и подмигнула. Когда мы, первоклашки, рассаживались по партам, белокурая вредина подтолкнула меня на стул возле стенки, а сама приземлилась рядом. С победным видом взглянула, радостно засмеялась:
– Теперь мы будем сидеть вместе! Согласен?
Я только промычал что-то неразборчивое в ответ. Она действовала на меня как удав на кролика. В ее глазах было что-то завораживающее, гипнотическое; я сам не понимал, почему повинуюсь ее воле? Среди пацанов я слыл забиякой, нередко ходил с синяками, пользовался авторитетом в классе, особенно после того, как отмутузил сразу двоих наглецов. Но с ней был по-прежнему робок. Когда она как будто невзначай касалась меня, по телу снова пробегал тот незабываемый ток. И та картинка помимо воли вставала перед глазами.
Я учился хорошо. И она тоже. Мы соревновались с ней – кто получит больше пятерок в дневник за неделю. Я проигрывал и злился, она заливисто смеялась. Когда у меня было больше пятаков, она мрачнела и называла меня не по имени, а по фамилии. На переменах я заглядывал в ее тетради, проверяя, всё ли правильно я решил дома. Однажды она застала меня за списыванием ее решения домашнего задания. Мы подрались.
Меня отсадили от нее к другой девчонке. Но уже через несколько дней она пришла мириться. Соскучилась. И нас воссоединили на прежней парте.
Но когда среди оценок за год у меня оказалось на пятерку больше, она не разговаривала со мной три месяца. Проходила мимо с безразличным видом, как будто я был телеграфным столбом. Помирились только тогда, когда в следующем классе она четыре недели подряд обходила меня по количеству пятерок.
Но самое яростное противостояние началось, когда мы стали заниматься спортом. Вот тут было где развернуться уязвленным самолюбиям! Мы меняли виды: от тенниса с бадминтоном до лыжных гонок и легкой атлетики. Играли и соревновались до умопомрачения. До тех пор, пока она не получила серьёзную травму спины, выполняя прыжок в высоту способом фосбюри флоп.
И мы перешли на шахматы.
Поразительно, как способности открылись у нее в этом виде состязания! У нее и так были только пятерки по математике и геометрии, в отличие от меня. Я не любил точные науки, мне там было скучно. Уже через год занятий шахматами она стала перворазрядницей, обскакав меня на турнире в шахматном клубе. Я приналег на изучение теории, но все равно чаще проигрывал ей. И ужасно злился. Она всякий раз радостно смеялась, матуя моего короля. Я сметал фигуры с доски, с грохотом хлопал дверью.
Один раз я попытался ее поцеловать, и снова увидеть ее без трусиков. Но бестия оттолкнула меня, строго произнесла:
– Вот когда обыграешь меня в шахматы, тогда подумаем…
Я обезумел. Стал заниматься шахматами минимум пять часов в день.
А между тем она стала уже мастером спорта. Ездила на соревнования по стране. И мы поняли, что это самое серьезное увлечение в нашей жизни. Немного мешала учеба в МГУ. Она поступила на математический факультет, я на философский. На пятом курсе я тоже стал мастером и объяснился ей в любви. Она выслушала признание с едва заметной улыбкой, не сказала ни «да», ни «нет». Как всегда ускользнув от ответа. Только заметила, что ее условие осталось в силе. Что мужчина должен все таки доказать превосходство над женщиной в умственном плане.
И я доказал. В самый неподходящий момент. Мы решили пожениться в последний день апреля. И надо же так случится, что накануне этого дня жребий свел нас в последней партии международного турнира. В непростой партии, где в случае ничьей она становилась гроссмейстером.
Но она сама виновата. Разозлила меня перед партией, сказав, что выйдет за меня, когда мы сравняемся в шахматных званиях. Я играл эту партию, как Бог. Когда она поняла, что проигрывает, подняла на меня глаза, полные слез и тихо прошептала:
– Ты не дашь мне стать гроссмейстером?
– Не дам! – жестко ответил я. – Мы же должны быть равны в званиях. Так ты сказала. Иначе не поженимся…
И я улыбнулся мерзко, надменно. Она уронила своего короля на доску, вскочила и выбежала из зала. Я принимал поздравления, победа над ней принесла мне неплохой денежный приз.
Насвистывая веселые мелодии, я приехал домой. В мою квартиру буквально вчера она перебралась со своими вещами. Попытку сблизиться снова решительно пресекла: «После свадьбы!»
Я открыл дверь и остолбенел. Ее трех чемоданов не было. На столе короткая записка: «Не ищи меня больше…»
Я искал. Но ее нигде не было. Родители пожимали плечами и отмалчивались. Подруги тоже ничего не знали. Она пропала, растворилась в этом жестоком мире. Я ночами лежал с открытыми глазами, молил Провидение, чтобы оно снова послало ее, эту чертовку. Внезапно ко мне домой пришли люди в форме и отвезли на сборочный пункт. Выяснилось, что меня уже отчислили из МГУ, и поэтому призвали в армию. Это было как в страшном сне.
Но он кончился, когда меня в коме привезли с поля боя горячей точки.