Лило так, словно мы были птичьим дерьмом, а Господь пытался смыть нас со своей подъездной дорожки, поливая из шланга. Вел я, и мы трое неслись сквозь потоки воды в бежевом «Сатурн-Купе» 1996 года.
Я пьяно щурился в зеркало заднего вида и тщетно старался высмотреть фары преследовавшего нас грузовика, но не был, если честно, уверен, нужен ли его водителю свет фар и были ли у него вообще глаза. Я также не был уверен, что это грузовик, или что он черный, или что нас в принципе преследуют. Но дождь лил определенно. Мой друг Джон сидел на пассажирском сиденье, а не за рулем не столько потому, что тоже был пьян, сколько потому, что повредил обе руки, теперь обмотанные кусками разорванной футболки, которую Джон использовал вместо марли. Ранили его не наши преследователи, по крайней мере не сами: он обжегся, схватив полную расплавленного шоколада кастрюлю для фондю, в которую мы макали жареные куриные стрипсы (я не шучу, попробуйте как-нибудь). Моя девушка, Эми, сидела сзади. Она не вела, потому что не умела, – но у нее, очевидно, хватало навыков, чтобы критиковать мой стиль вождения, крича, что мне надо смотреть на дорогу, что я должен следить за поворотами и что «Господи, мы все сейчас умрем».
В правой руке – а это была единственная ее рука – Эми держала небольшую серую металлическую коробочку размером с шот. Именно она и нужна была пассажирам грузовика – я понял это в тот же момент, когда они десять минут назад ввалились к Джону в гостиную.
Мы просто отдыхали: уминали курицу в шоколаде и наслаждались ночью тематических фильмов (то есть четырьмя фильмами, концовка которых, вероятно, была предсмертной галлюцинацией главного героя: «Таксист», «Особое мнение», «Побег из Шоушенка» и «Миссис Даутфайр»). Через парадную дверь вихрем ворвались шестеро людей (?) в черных мантиях и будто бы резиновых хеллоуинских масках: у всех были мятые, лишенные эмоций лица с безжизненными косыми глазами. Их лидер носил маску пухлощекого младенца и размахивал пушкой, походившей на огромный наэлектризованный «Тоблерон»: ряд черных пирамид и тянущиеся от них под робу провода. Мелкий йоркширский терьер Джона заливался лаем, видимо умоляя незваных гостей забрать его в дом получше.
«Человек» с пушкой-«Тоблероном» заорал: «ГДЕ ОНО?» – таким голосом орал бы паук, научившийся имитировать людскую речь по онлайн-курсам. Нам не нужно было уточнять, какое «оно» тот имеет в виду. Дом Джона я ценю больше всех других мест на планете, но в нем нет ничего, что нельзя было бы заменить, съездив в «Таргет» или заглянув на домашнюю распродажу у торговца метом. Нет, к нам пришли за маленьким полированным стальным сосудом, который теперь сжимала в руке Эми.
Дождь лил точно в лобовое стекло, капли неслись навстречу, как звезды во время гиперпрыжка. Видимость была чуточку похуже, чем в машине на автомойке, с разбрызганной по стеклу разноцветной пеной. Эми то и дело выкрикивала приказы, а я повиновался, несмотря на то что мы не обсуждали, куда вообще едем. Она велела остановиться, когда мы подъехали к ржавому мосту, перекинутому через полноводную бурлящую реку. Эми распахнула заднюю дверь, выскочила под ливень и со всей силы запустила бутылек в реку. Разъяренный грохочущий поток поглотил его, не издав даже «бульк».
Мы с Джоном подбежали к перилам и обменялись безумными взглядами, в которых читался вопрос: «Это что сейчас было?» Никто не произнес и слова. Дело сделано, передумывать поздно.
Разумеется, Эми поступила правильно. Целью Номер один было уберечь сосуд от лап преследовавших нас тварей в мантиях, а Целью Номер два – убедиться, что они знают: у нас этого сосуда больше нет, или они привяжут нас к стульям и постараются выпытать его местоположение с помощью невообразимых способов, включающих в себя черную магию и электродрели.
– Когда они подъедут, говорить буду я, – сказал Джон.
– Эми, я хочу, чтобы ты поговорила с ними, когда они подъедут. А я подержу Джона, – ответил я.
Однако наши преследователи так и не явились. Не знаю, как долго мы ждали, опершись на перила и смотря, как внизу извивается и бьет пенный поток. В ушах у нас выл ледяной дождь. Джон рассеянно слизывал с пальцев шоколад. Эми дрожала, рыжие волосы прилипли к голове, и выглядела она так, словно из-под скальпа у нее обильно течет кровь. Может, они знали, что мы выбросили сосуд, а может, и вовсе нас не преследовали. Вы, наверное, гадаете, кто же «они» такие и на кого работают, – и оба этих вопроса очень к месту. Мы забрались в машину.
Джон собрал мокрые волосы в хвост, зажег сигарету и сказал:
– Так и знал, блядь, что случится что-то вроде этого.
Эми безуспешно попыталась протереть очки мокрой рубашкой и ответила:
– Ну, спасибо, что поделился.
А я сказал:
– Если они прочешут реку, то смогут его найти.
– Он уплывет, – ответила Эми. – Ты видел поток? Река течет в Огайо, потом – в Миссисипи и впадает в Мексиканский залив. Им никогда его не найти, если только…
Она запнулась, но мы и так знали, что она собиралась сказать: им никогда не найти сосуд, если его содержимое не захочет быть найденным.
Засады дома у Джона не оказалось. Странные человекоподобные типы в черных робах и хеллоуинских масках растворились в темноте и ни в одну из следующих ночей не появлялись. Остаток вечера мы разбирались с псом, который подъел с ковра шоколад. Оказывается, шоколад для собак ядовит: терьера начало тошнить на все подряд, и нам пришлось срочно везти его к ветеринару.
По крайней мере так я это запомнил.
