Сызмальства мы всегда играли вместе: я и мои племянницы – Алёнка и Светланка. Все думали, что мы сёстры, поскольку разница в возрасте у нас была небольшая: Алёнке – четыре, Свете – восемь, а мне – девять лет.
Часто мы устраивали шумные забавы: носились как угорелые по всему дому; бросались подушками; кружились, взявшись за руки, пока не начинали валиться с ног от усталости.
Однажды, разрезвившись, я подставила ногу мчащейся Алёнке. Малышка упала и сломала руку. Когда родители стали искать виновницу случившегося, я, испугавшись, показала на Свету. Ни за что ни про что её отчихвостили по первое число и поставили в угол. Уткнувшись лбом в стену, она долго всхлипывала, потирая горевшее от ремня место и стараясь не смотреть на меня, чтобы не показать, как ей больно и обидно за то, что её оболгали и предали.
Несколько дней она не разговаривала со мной. И в автобус, который отвозил нас в школу, мы заходили не вместе: я – в переднюю дверь, а Света – в заднюю.
В тот майский день возле школы нас ждали мамы. Они взяли наши разбухшие портфели, нагруженные новенькими учебниками, которые нам выдали в школьной библиотеке, и мы всей толпой зашагали к остановке. По дороге я стала хвастаться годовыми пятёрками.
– А ты что молчишь? – спросила Тамара притихшую дочь.
– Нам ещё не выводили оценок, – покраснела та.
– Врёшь, врёшь! Тебе по математике и по русскому тройки поставили! – с головой выдала я племянницу.
Света заплакала. Сестра укоризненно посмотрела на меня, и мне стало неловко, я пожалела о своих словах. Свете, может, и не даётся учёба так легко, как мне, зато она первая лыжница в школе и в городе. Но через пять минут я уже обо всём забыла: показывала Свете язык и корчила смешные рожицы.
Пока мы стояли на остановке, погода начала портиться. Ветерок, до этого ласкавший наши лица, стал сердитым: он задирал подолы платьев и лохматил волосы.
Ласточки, спустившись с высот, шныряли прямо над головами. А на краю неба, словно большая безобразная клякса, расплывалось фиолетовое грозовое облако. Моя мама стала беспокойно вглядываться в даль, высматривая автобус, и когда наконец он подкатил, битком набитый пассажирами и мы еле втиснулись в заднюю дверь, она вздохнула с облегчением: успеем уйти от дождя. Но её радость была преждевременной.
Выйдя из автобуса, мы замерли, глядя на небо: грозная туча занавесила синь, не оставив ни малейшего просвета. Внезапно налетевший ураганный ветер поднял пыль. Вверху зловеще загудели и стали извиваться, как чёрные змеи, телеграфные провода. На мгновение, только на одно мгновение, вся природа замерла. И вдруг огненная струя с оглушительным треском расколола небо и вонзилась в землю. Мамы схватили нас за руки и бросились к развесистому дубу, росшему рядом с остановкой. Едва мы прижались к дереву-великану, как гром сотряс всю округу и, словно пустопорожняя бочка, покатился над головой.
– Светка, бежим! – вырвала я руку из маминой ладони, устремляясь вперёд.
Племянница невольно метнулась за мной. До нашего дома было не слишком далеко, всего несколько минут быстрого бега. Родители что-то кричали нам вслед, но, объятые страхом, мы не обращали на это внимания. Мельчайшие песчинки поднявшейся пыли летели нам в глаза, скрипели на зубах, били по щекам. Я споткнулась о вросший в землю камень и едва не упала. Глянув под ноги, ахнула: туфелька дразнила меня сморщенным красным язычком вырванного на мыске лоскутка кожи.
Вспыхнувшая и озарившая всё вокруг молния заставила меня позабыть о ней и что есть духу припустить к дому. И тут… Целый океан воды обрушился с небес, вмиг промочив нас до нитки. Каменистая дорожка стала осклизлой, и Света, поскользнувшись, растянулась на ней во весь рост. Её нарядные белые колготки были испорчены раз и навсегда: на одной коленке они порвались, обнажив большую кровоточащую ссадину. Я подала племяннице руку, помогла подняться и потащила за собой. Уже влетая в калитку, я вспомнила, что ключ от дома остался у мамы…
Ливень не унимался. Молниеносная туча рычала диким зверем, выбрасывая из пасти огонь, и не думала отступать. Гром дубасил так, что земля содрогалась от его ударов. Промокшие, дрожащие от холода и страха, мы с племянницей тесно прижались друг к дружке, припав к стене дома. Крыша укрыла нас от низвергающихся потоков. Мутная река неслась в двух шагах от нас, увлекая за собой всё на своём пути: истёртый веник, дырявую миску, старый помятый алюминиевый таз… Даже грабли, подчиняясь воле стремительного потока, пытаясь уцепиться негнущимися пальцами хоть за что-нибудь, медленно проползли мимо.
Я взглянула на Свету. Её хорошенькое личико было очень грустным: наверное, она думала о том, что после дождя ей предстоит взбучка, а может, и лупцовка и за плохие отметки, и за порванные колготки, и за выпачканное платье, и за то, что она ослушалась маму и помчалась за мной. Мне стало так жалко её!
– Свет, прости меня, а?
Племянница поглядела мне в глаза и хотела что-то сказать, но вдруг… прямо перед собой мы увидели огромный ослепительно огненный шар, возникший как будто из ниоткуда. Густо-оранжевый, с краснотой в серёдке, жёлтый по краям, с серебряным нимбом вокруг, он сверкал, как металл под лучом света, переливался, завораживал. Мы стояли оцепенелые и были не в силах оторвать глаз от играющего зарева. Словно само солнце спустилось с небес на землю, чтобы вместе с нами укрыться от неукротимого ливня под крышей нашего дома.
Шар гудел, еле удерживая себя на весу, и, казалось, всматривался в наши лица. Светланкина ладошка медленно потянулась к чуду…
– Не тронь! – вскрикнула я, и племянница замерла с приподнятой рукой.
Но шар уже тронулся нам навстречу, дыша огнём…
Страшно подумать, что могло произойти в следующую минуту, если бы не взъерошенная кошка, будто выросшая из-под земли. Зашипев, она промчалась у наших ног и шмыгнула за угол дома.
Огнедышащий шар приостановился и, покачивая боками, тяжело поплыл в том направлении, куда стрельнула Мурка. Через мгновение он пропал за углом.
Мы остались стоять совершенно очумелые, бессловесные, не в силах прийти в себя.
Опомнились, когда стукнула калитка, пропустившая во двор промокших насквозь наших мам. Дерево, под которым они хотели было спрятаться от ливня, от удара молнии раскололось пополам; им пришлось спасаться бегством, чтобы не быть раздавленными падающим гигантом.
Всевышний смилостивился над всеми нами и не покарал за грехи, – сказала потом моя мама, и я опустила глаза, подумав, что всё случилось из-за меня: это ведь я совершила тяжкий грех, оболгав Свету, а огненный шар, наверное, и был Сам всевидящий Господь…
