Джордж Бишоп не был выдающимся мастером маскировки, но он знал, как надевать накладные усы. Он провёл пальцем по верхней губе и выровнял их с уверенностью злодея из какого-нибудь фильма о Джеймсе Бонде:
– Самое главное – не чихать!
Усы были изготовлены из мишуры и сверкали, отражённые светом раннего вечера, в глазах бабушки Фло. Она тихонечко постучала пальцем по кончику носа, сбоку, и по секрету сказала:
– Если нужно куда-то попасть тайком, шарм превыше всего!
Рождественская ярмарка в Гайд-парке развернулась перед ними, будто величественный город, огромный и оживлённый; его волшебные огоньки подмигивали Джорджу сквозь суетливую толпу.
– Называй меня мисс Омела Марпл, – сказала бабушка Фло, ускоряя от восторга шаг. – Я же тебе говорила – найдём!
Джордж широко улыбнулся:
– Ну, она вообще-то не пря…
Громкое ворчание оборвало его на полуслове. Улыбка испуганно слетела с губ. Мимо них протиснулся широкоплечий деловой человек в чёрном пальто, развевавшемся на ветру.
Джордж оцепенел.
– Это же…
Бабушка Фло продела руку ему под локоть:
– Он никогда нас здесь не найдёт, моя радость. А сегодня тем более. Особенно с твоей замечательной маскировкой.
Джордж облегчённо присел. Бабушка Фло права. Ранним вечером 23 декабря отец был на работе. Точно так же, как в любой другой день в году, в жару и в стужу, в выходные, в будни и в праздники – в каждую минуту, если она приносила доход. Хьюго Бишоп даже не помышлял о том, чтобы сделать из кабинета хоть шаг на улицу, особенно теперь, когда Рождество носилось повсюду, как зараза.
Молочные облака над головой полнились обещанием снега, а в воздухе плыл аромат корицы. Вдохнув полную грудь манящего аромата, Джордж переступил ворота ярмарки.
Он был счастлив здесь, в чреве Рождества. Здесь можно наесться досыта мясных пирогов и сладкой ваты. Здесь можно разгуливать без опаски, спрятав лицо под усами из мишуры.
– Я их, наверно, не буду снимать, – сказал он бабушке на колесе обозрения. – Я в них делаюсь такой важный.
– Ты даже похож немного на Кларка Гейбла, – ответила бабушка Фло с набитым помадкой ртом, – одного из моих самых любимых артистов.
А потом, помолчав, добавила:
– Или, по крайней мере, на ручку рождественской метлы.
Она поправила своё тщательно подобранное рождественское украшение: заколку для волос в виде веточки остролиста – с яркими красными ягодами и нефритовыми листочками. Бабушка заколола её над левым ухом, и даже зелень бабушкиных глаз становились рядом с заколкой как будто ярче. Почти… до озорства.
Через несколько часов, когда луна уже карабкалась в фиолетовом небе, а ноги отяжелели, устав бродить по стране чудес, бабушка Фло сунула Джорджу в ладонь бумажку в пять фунтов:
– Сбегай-ка к Джино и купи себе горячего шоколада! – она показала рукой на ряд одинаковых деревянных киосков, которые стояли развёрнутые к карусели. – Мне оставишь пастилку. А я пойду закажу глинтвейн – пару- тройку.
Джордж припустил со всех ног. Ему казалось, что «Шоколад Джино» – это последний магазинчик в ряду, но, добежав, он обнаружил ещё один киоск, приткнувшийся с самого края. Украшения на киоске отсутствовали – за исключением перекошенной вывески, что висела над дверью.
Она гласила:
РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ДИКОВИНКИ МАРЛИ
И ниже, мелким шрифтом:
Взрослые категорически не допускаются.
Вход по вашей прихоти
Джордж толкнул дверь, и над ней звякнул колокольчик.
Изнутри магазинчик, к изумлению Джорджа, оказался больше, чем он ожидал. И к тому же там было уютно. Свежие сосновые иголки покрывали пол и наполняли магазинчик ароматом хвойных деревьев. Над головой с низкого потолка свисали рождественские гирлянды, озаряя всё вокруг мягким свечением. Какие-то дети – мальчик и девочка – внимательно изучали ближайшую к двери полку. Они были немного помладше Джорджа и спорили из-за ярко-жёлтого мешка сладостей.
– У мамы аллергия на ириски, башка ты дубовая!
– Не путай с нугой! Это громадная разница!
В глубине магазинчика за деревянным столом, заваленным книгами, сидел старик и читал газету. Очки у него громоздились на самом кончике носа.
Старик посмотрел на Джорджа поверх очков.
Джордж приветственно поднял затянутую в перчатку руку:
– Э-э… здрасьте.
Старик – Марли, предположил Джордж, – вдруг свёл вместе кустистые брови и вперился в него пристальным взглядом:
– Возраст?
– Э-э… – шаркая ногами, Джордж обогнул кучку детей, которые восторженно щебетали возле стола посреди магазинчика, и подошёл поближе.
– Десять, – ответил он.
– И? – подсказал Марли.
– Десять… и четыре месяца?
Марли чмокнул губами:
– Столько волос на лице – необычно для десяти лет и четырёх месяцев. Не сказать, чтобы я не видывал этого раньше… – Он подозрительно сощурил глаза. – Однако это такая же редкость, как пурпурный олень.
– Пурпурных оленей не бывает, – сказал Джордж.
Марли уставился на него:
– Неужто?
От неловкости Джордж переступил с ноги на ногу.
– Это накладные усы. Всего только мишура.
– Понятно, – с сомнением произнёс Марли.
Внимание Джорджа отвлекла дата на газете.
– 1843 год? – поморгал он для верности. – А зачем вы это читаете? Это же 1843!
– Предпочитаю классику, – ответил Марли таким тоном, в котором явно слышалось: «Это же очевидно».
– Хм.
Взгляд Марли неожиданно вспыхнул ярко и пронзительно, пригвоздив Джорджа к месту. Потянулось молчание. Наконец, широко зевнув, старик вновь обратил внимание на события 1843 года.
– Тебе и правда десять лет и четыре месяца. – И он надменно дёрнул рукой. – Хлопушки бесплатно. По одной на ребёнка. Всё остальное за деньги.
– Хорошо. Спасибо.
Джордж отошёл к столу посреди магазинчика и сунул голову между столпившихся плеч. На столе колыхалась груда рождественских хлопушек.
Рыжеволосая девочка, потянув за хлопушку, только что отыскала внутри превосходно настроенную музыкальную шкатулку. А в хлопушке у её сестры оказалась живая бабочка – она порхала между девочками, и крылья её переливались серебром и золотом.
Рядом с ними два брата, раскрыв широко глаза, испытывали одинаковые миниатюрные телескопы.
– В моём видно кита! – щурясь в окуляр, захлебнулся от радости старший. – А в твоём что?
– Шарики, – мрачно ответил младший. И вдруг замер, и голос его подскочил на целую октаву. – Нет, подожди! Планеты! В моём видно Вселенную!
Джордж набрался решимости. Сердце в груди покатилось кубарем. Из груды на столе он вытащил ярко- красную хлопушку и разорвал.
Хлоп!
Все четверо детей обернулись и стали смотреть, как он перевернул хлопушку вверх ногами и тряс ею.
И тряс.
И тряс.
И тряс.
– Не тряси, не надо, – сказала рыжеволосая девочка с круглыми от сочувствия глазами. – Это Скрудж.
Джордж хмуро посмотрел на пустую хлопушку:
– Что ещё за