Вместо предисловия
Коммунистическая партия Советского Союза
Центральный Комитет
Совершенно секретно
№ Ст-167/3с
от 17.VII.1979 г[ода]
Выписка из протокола № 167 § 3с
Секретариата ЦК
О некоторых дополнениях «Основных правил поведения советских граждан, выезжающих за границу»
Утвердить… «Основные правила поведения советских граждан, выезжающих в капиталистические и развивающиеся страны».
Секретарь ЦК
ЦХСД, ф. 89, оп. 31, д. 7, л. 1
(копия).
Секретно
Приложение
к п. 3с, пр. № 167
ОСНОВНЫЕ ПРАВИЛА
поведения советских граждан, выезжающих в капиталистические и развивающиеся страны
14. Советским гражданам за границей категорически запрещается:
…
– использовать для поездок легковые и другие автомашины (кроме такси), принадлежащие незнакомым частным лицам;
– посещать ночные клубы, кинотеатры, в которых демонстрируются антисоветские или порнографические фильмы, и другие места сомнительных увеселений, а также участвовать в азартных играх;
– посещать районы, где проживают эмигранты или другие категории населения, враждебно настроенные по отношению к СССР, кафе или рестораны, в которых собираются члены каких-либо эмигрантских, реакционных и других организаций, а также участвовать в демонстрациях, митингах и собраниях, в том числе [организуемых] коммунистическими партиями, если это не входит в задачи командировки;
– посещать районы страны пребывания, объявленные закрытыми для иностранцев, без соответствующего разрешения на это властей данной страны;
– устанавливать и поддерживать непосредственно или через других лиц связи с иностранцами, если это не вызывается служебной необходимостью (о каждом случае установления контактов с иностранцами докладывать руководителю советского загранучреждения, а в необходимых случаях, предусмотренных в пункте 4 настоящих правил, также и помощнику посла по вопросам безопасности);
– брать при возвращении на Родину посылки и письма от советских граждан и иностранцев для лиц, проживающих в СССР;
– злоупотреблять спиртными напитками, появляться в общественных местах и на улице в нетрезвом виде;
– хранить свои личные денежные сбережения в иностранных банках (это не касается советских граждан, которые получают заработную плату в чеках) и участвовать в лотереях, сборах пожертвований и других подобных мероприятиях;
– производить обмен советских денег на иностранную валюту, если на то нет соответствующего разрешения;
– продавать или обменивать личные вещи;
– приобретать и ввозить в Советский Союз литературу, фильмы, магнитофонные записи, открытки и другую печатную продукцию антисоветского и порнографического содержания.
В Африку!
В 1982 году, когда мне был всего 21 год, я, еще пятикурсником Ленинградского филфака, прилетел работать в Мозамбик переводчиком португальского языка. Это стало возможным потому, что, во-первых, я сдуру учился на португальском отделении, а во-вторых, и это самое главное, наше, в смысле советское, присутствие в португалоязычной Африке, особенно в Анголе и Мозамбике, было очень внушительным по числу как гражданских, так и военных объектов. Португальский* в СССР знали единицы, преподавали его только в университетах Москвы, Ленинграда, Киева и в каком-то военном институте, поэтому не только профессиональных переводчиков, но и студентов старших курсов не хватало на всех многочисленных совзагранработников.
____________________________________________________________________
* Любопытно, что многие вполне интеллигентные люди как в то время, так и сейчас считают, что в Португалии говорят по-испански.
Сразу хочу объяснить, почему «сдуру». В школе я учился безобразно, не потому что был дебилом, а исключительно из соображений сознательного разгильдяйства и протеста против насилия над моей свободолюбивой и ленивой личностью. Школа была французская в рабочем Кировском районе, типа дети рабочих завода учат не какой-нибудь, а французский язык. Язык мне давался без всяких усилий, я загадочным образом улавливал и интуитивно отфильтровывал хорошее произношение – и это у преподавателей, которые никогда в жизни во Франции не были! – получал железобетонные пятерки на фоне двоек и троек по остальным предметам и даже занимал призовые места на языковых олимпиадах. В десятом классе ужас от перспективы службы в армии подвел меня к единственному разумному решению: надо обязательно куда-нибудь поступать, лучше, конечно, в университет, а заниматься тем, что дается проще всего, а именно – языками. Конечно, французским.
В одно из весенних воскресений я пошел на День открытых дверей филфака ЛГУ и на кафедре романской филологии, на свое горе, узнал, что, оказывается, есть на планете и такой язык, как португальский, и преподают его на португальском отделении, но параллельно с французским, проявляя тем самым заботу о студентах. Если не найдется работа с португальским, то уж с французским-то всегда. Не почуяв подвоха, я тут же сделал выбор в пользу португальского, да и проявилась какая-то загадочная и несвойственная мне хозяйственность, – ведь французский, как мне казалось, я уже неплохо знаю, а этот пригодится. Мой папа, которого я очень уважал и к советам которого прислушивался, хотя вида не подавал, выбор одобрил и приложил, о чем мне было нетрудно догадаться, серьезные усилия, чтобы впихнуть отпрыска-троечника в высшее учебное заведение. И вот я студент филфака ЛГУ, самого блатного вуза города и самого блатного факультета университета. В моем детском, или, вернее, юношеском, понимании филфак ЛГУ был небом, и иностранные языки по волшебству чудесных преподавателей должны были сами по себе как-то выучиться. Мягко говоря, я заблуждался. Французский язык на португальском отделении, естественно, был вторым, т.е. второстепенным, и внимания ему практически не уделялось. Потихоньку я стал забывать его. Пришел на смену португальский, вместе с ним вместо богатейших истории и литературы Франции, бесконечных культурных, научных, деловых советско-французских обменов я окунулся, стыдно сказать, в нелепые и дурные вирши только что научившихся писать африканских камарадов…
Так вот, что касается многочисленных совзагранработников, они среди массы преимуществ и привилегий этой особой касты советских людей имели еще одно, чуть ли не самое главное, – они зарабатывали чеки! Необходимо пояснить тем, кто родился уже в перестроечное время, что зарплату за границей в те годы выплачивали не деньгами – долларами, франками или еще какими фунтами, а чеками. И выплачивали не «там», а на родине, и только в Москве. На чеки нельзя было купить кусок колбасы с бутылкой водки в соседнем гастрономе или хлеб в булочной, чеки – по сути, стеклянные бусы – можно было только обменять в специальных закрытых магазинах «Березка» на шмотки и аппаратуру. А уж потом шмотки или аппаратуру превратить в деньги. Комбинаций было много. Ясное дело, что и сами чеки без сложных товарообменных отношений котировались очень высоко. У входов в «Березки», а их было в Москве четыре-пять, да в Ленинграде две, постоянно толпились спекулянты и кидалы. Они как бы нехотя и между делом, но четко и оценивающе просматривали подходы к магазину в поиске только что приехавших из-за рубежа обладателей чеков («только что» – это существенный фактор, потому что потом приходил опыт, как правило, печальный), чтобы путем сложных уговоров вовлечь провинциального загранкомандировочного в обменные операции, ну а уж «кинуть» дальше было делом техники. Ведь подавляющая часть не москвичей и не ленинградцев в гробу хотела видеть эти чеки и шмотки, «Березок» в Рязани или Саратове нет. Интересовали родные деревянные советские рубли, вот люди и шли на рисковый уличный обмен и зачастую теряли в несколько мгновений многомесячным трудом заработанные тысячи.
