Иногда я думаю, что мне проще было бы остаться на острове Сазе. Там все было понятно, к тому же, там я пользовался большим авторитетом. Климат, опять же, очень мне подходил.
Скучновато, правда, было. Я там перечистил все светильники, написал свои бессмертные записки о наших, с Ирил, приключениях…
Что долго говорить? В общем, я оттуда сбежал. Представляю, как рыдали местные жители, лишившись такой достопримечательности, как я. Они потеряли надежду когда-нибудь все-таки напоить меня допьяна. Нельзя сказать, чтобы они не старались, но выпивка всегда заканчивалась раньше, чем я падал. Это их огорчало, но они надеялись! А теперь: все! Не для чего больше жить. Никто больше так не оценит их древнее искусство приготовления спиртных напитков из кокосовых орехов!
Шучу. Когда братья Олонжи вернулись в человеческий облик, я счел свою задачу выполненной, попрощался с богиней и отбыл с острова.
К Ирил я явился как раз вовремя. Ею овладела безумная идея посетить Россию, и при помощи тамошних родственников решить проблему с Чердже. Мне так надоела спокойная жизнь, что я даже не стал отговаривать бедную женщину от новых приключений
Солнце в этот день не заходило долго – словно бы планета затормозила свой бег. Женя то и дело поглядывала на небо, и натыкалась взглядом на раскаленный шар, прикипевший к куполу небосвода.
Лошади едва брели. Возница пощелкивал кнутом над спинами, но тоже лениво. Когда коляска подпрыгивала на ухабах, с левой ее стороны доносился отчетливый скрип.
– Прохор, что у тебя с колесом?! – резко спросила Женя, словно только сейчас услыхав угрожающий звук.
– Известно что, барышня! Коляске-то сколько лет будет?
– Так что же ты не чинишь ее, бездельник?!
Лупоглазый Прохор ухмыльнулся в русую бороду.
– А оплачивать кто будет, барышня?
– Тебе маменька за что платит?!
Но Прохора не так-то легко было смутить. Кучер господ Арсеньевых каждую неделю на товарняке добирался в город, чтобы участвовать в собраниях профсоюза возчиков. Женя подумывала уже, что содержание одного шофера обойдется им гораздо дешевле, чем возня с профсоюзным активистом-кучером. Это маменькина прихоть все еще удерживала за Прохором место!
– Ваша маменька желает иметь кучера, а не лапотника-разнорабочего!
– Приедем в город, найдешь мастерскую. Чтоб на обратном пути я этого скрипа не слышала!
Прохор хотел было возразить, но, оглянувшись, встретился с сердитым взглядом Жени и проглотил невысказанную фразу. Барышня Арсеньева пользовалась среди дворни дурной славой. Как-то раз Евгению Александровну видели в полнолуние выходящей из воды паркового пруда, а недели две назад кухарка Мотря в полночь столкнулась с ней возле коровника и с перепугу окривела. Что в полночь делала возле коровника кухарка, так и осталось тайной.
Не доезжая до Улатина версты четыре, Женя увидела стоящие рядком, неподалеку от дороги, цирковые фургоны. У одного что-то случилось с осью: его разгрузили и ремонтировали. Сваленный рядом с фургоном в кучу разноцветный хлам бесстыдно демонстрировал всей округе тайны быта циркачей. Чуть поодаль паслись два верблюда и ослик.
– Остановимся? – спросил Прохор, и, когда барышня кивнула, натянул вожжи. Соскочив с козел, кучер направился в собравшуюся возле поломанного фургона толпу, а Женя подошла к группе акробатов.
Четыре мускулистых парня, одетых в спортивные трико, кувыркались на брошенном на траву потертом ковре. Тоненькая, лет пятнадцати, девчушка не отставала от парней, храбро карабкалась на самый верх живой пирамиды, попутно рассылая воздушные поцелуи невидимой пока публике.
– Тайка, спину держи! – крикнул кто-то совсем рядом с Женей. Оглянувшись, она увидела грузную женщину, с неодобрением наблюдающую за упражнениями акробатов. – Что ты горбишься, как старуха?!
С точки зрения Жени девчушка работала изумительно, но толстуха морщилась с отвращением.
– В Улатин? – спросила Женя у сердитой толстухи.
– Да. К ночи доберемся. Приходите послезавтра на представление, барышня. Хотите контрамарку?
С благодарностью приняв голубую бумажку, Женя тут же невольно вскрикнула. То, что она считала меховым украшением на шее женщины, неожиданно глянуло глазками-бусинками и пронзительно застрекотало.
– Заткнись, Буська! – женщина легонько шлепнула спинку похожего на мангуста зверька. – Оглушил!
– Кто это?! – Женя не смогла скрыть восторженной улыбки
– Буська-то? Да кто его знает. Фокусника был зверек, да фокусник помер. Орехи любит, как белка, но вообще-то ест все!
Женя осторожно протянула руку к коричневой мордочке. Нервно трепеща короткими усиками, Буська обнюхал ладонь и вдруг перескочил с плеча хозяйки на руку Жени! Промчался по рукаву, пушистым хвостом обхватил шею барышни, а потом, прямо на плече, довольно воркоча, улегся.
– Буська! – толстая женщина всплеснула руками, потянулась оторвать зверька от нового насеста, но Буська пронзительно заверещал и укусил ее за палец. – Ах, ты ж, скотина! – циркачка сунула укушенный палец в рот и крикнула зычно: – Михаил!
Все еще тяжело дыша после выполненных прыжков, подошел один из акробатов:
– Да, Людмила Васильевна?
– Отцепи этого урода от барышни!
Женя испуганно посмотрела на Михайлу снизу вверх: парень смотрел насмешливо и пренебрежительно. Женя торопливо накрыла зверька ладонью, почувствовала, как гулко стучит под пальцами крошечное сердечко, и поняла, что не хочет отдавать Буську.
– Сколько вы за него хотите?
– Два…Нет, три рубля! – быстро сказала толстуха.
– Прохор!
Растолкав подошедших акробатов, появился Прохор, хмуро глянул на барышню.
– Шо это за мышь вы нацепили на шею, Евгения Александровна?
– Уплати за нее, Прохор! – велела Женя.
Прохор упер руки в бока, и посмотрел на акробатов так, что они вернулись к прыжкам. Толстуха сложила руки на пышной груди, грозно нахмурила брови, а Прохор почесал кнутовищем затылок.
– Скоко ты хочешь за эту поганую мышь, хозяйка? – спросил он с самым безмятежным видом.
– За эту редкостную шиншиллу я прошу всего лишь три рубля! – сурово ответила толстуха.
Прохор презрительно взглянул на зверька:
– С чего ты взяла, что эта мышь похожа на шиншиллу?
– Михаил, отцепи Бусика от барышни! – поджав пухлые губы, велела хозяйка.
Женя шарахнулась от акробата за спину Прохора. Кучер уперся кнутовищем в могучую грудь циркача и произнес миролюбиво:
– Остынь, паря! Барышне нравится поганая мышь!
– Михаил!
Совершенно неуловимым движением циркач выбил кнут из руки Прохора, и рука эта оказалась завернутой за спину кучера.
– Сколько вы хотите за эту шиншиллу, сударыня? – морщась от боли, прохрипел Прохор.
– Четыре рубля! – процедила толстуха.
– Да я за эти деньги слона куплю! – простонал Прохор, сгибаясь от боли в вывернутой руке.
