Керриган Фоллз, штат Вирджиния
8 октября 2004 года
Не то платье, поняла Лара. Совершенно не то.
Платье было серовато-бежевое, цвета старой кости. По приталенному лифу ветвился сложный спиральный узор из платинового бисера. От середины бедра начиналась длинная шифоновая юбка, подметающая пол эффектным пятифутовым шлейфом. Поправив наряд, Лара бросила хмурый взгляд в зеркало. Да, это платье – сплошное разочарование.
Фактически она впервые осталась с платьем один на один. Мать не стояла у неё за спиной, не расправляла ткань, ничего не говорила специальным многообещающим голосом. Вокруг не суетились свадебные распорядители и портнихи с воодушевляющими общими фразами о том, как великолепно она будет выглядеть.
В этом платье? Не будет.
Лара склонила голову к одному плечу, затем к другому – в надежде, что какой-нибудь ракурс ей всё-таки понравится. Ей вспомнилась небольшая стопка фотографий, которые она в детстве вырезала из свадебных журналов. Они с подругами рады были даже прошлогодним потрёпанным номерам «Современной невесты» из зон ожидания в парикмахерских, куда их матери ходили на завивку, осветление и окрашивание. Когда никто не видел, девочки прятали старые журналы в портфели, а позже разглядывали у себя в комнатах, и каждая вырывала страницы со своими любимыми моделями платьев из шёлка, тафты и фатина. Лара хранила некоторые страницы годами, и из них сложился упрощённый образ вот этого платья, которое сейчас отражалось в зеркале. Она вздохнула. Никакое платье не оправдало бы таких завышенных ожиданий. Но это было слишком взрослым, слишком старомодным: больше исторический костюм, чем свадебный наряд.
Лара обернулась, напряжённо прислушиваясь, не возвращается ли мать на второй этаж. В коридоре было тихо. Она улыбнулась. Рассматривая своё отражение, она начала желать, чтобы юбка платья стала менее облегающей в бёдрах, а шлейф – более пышным. Подёргав его, она сконцентрировалась изо всех сил, и ткань поддалась и распустилась, как раскрывающийся цветок в замедленной съёмке, складки взлетали и опадали, укладываясь перед ней.
– Вот сюда, – сказала она, и ткань повиновалась. – Чуть меньше. – Ткань взвихрилась, как живая, шелестя и перемещаясь, чтобы угодить ей. – Превосходно. – Лара повернулась, глядя, как уменьшается шлейф, пока она не приказала: – Стой.
Она покружилась перед зеркалом, любуясь разлетающейся юбкой. Дальше настало время заняться цветом.
– Чуть светлее, ближе к слоновой кости, меньше платины.
Серебристые тона платья потеплели до мягкого оттенка слоновой кости, как телеэкран, корректирующий яркость.
– Гораздо лучше. – Она прикинула, стоит ли оставлять в октябре открытый лиф без рукавов. – Может быть, рукава?
Платье заколебалось, как будто заклокотало, не понимая, что делать.
– Кружевные рукава, – уточнила она.
Платье немедленно повиновалось, как почтительный портной, и вдоль её руки соткался затейливый кружевной узор, словно края сшивали вместе поющие птички из диснеевских мультфильмов.
– Лара Барнс, что ты делаешь?!
Позади неё стояла мать, уперев руку в бедро; в другой она держала искусной работы колье из двадцати нитей жемчуга. В центре сияла большая бриллиантовая вставка в викторианском стиле.
– Мне оно не нравилось! – воскликнула Лара, защищаясь. Она погладила новую юбку, как послушного питомца, давая платью понять, что с изменениями закончено.
– Тогда иди в магазин и купи другое. Ты не можешь просто заколдовать платье, Лара!
– Ну очевидно же, что могу! – Брови Лары взлетели от возмущения, она повернулась лицом к матери. – Нам не понадобилось его менять, у меня получилось лучше.
– Рукава вообще не подходят. – Одри Барнс нахмурилась и провела пятернёй по пшеничного цвета коротким волосам. – Развернись, – скомандовала она, сопровождая свои слова вращением кисти. – Ты будешь нервничать на церемонии, и чары спадут. Попомни мои слова. Это опасная затея.