Я не виновен. Я был счастлив. У меня была семья. Помню, был хороший год и хороший день. Я купил Кэтрин цветы, и каждый день их покупал, потому что был рад рождению Чейс. И тут мне встретился Кейбл, попросил срочно залатать дыру в его брюках. Ах, эти чёртовы брюки, этот чёртов Кейбл! Я подходил к дому, когда уже стемнело. И следа не осталось от солнечного дня, я упустил последние лучи. Я бежал домой. Обещал прийти пораньше, но не смог. Как сейчас, помню: Ноттинг Хилл. Душно. Слышались возгласы и крики толпы. Из обрывков слов я собирал предложения: «Мисс. Барретт. За цветником. На повороте. Мертва! Мертва!».
Я судорожно шёл вперёд. Я нёс цветы – их растоптали. Я медленно пробирался сквозь толпу. И уже через миг рыдания сжимали моё сердце! Когда люди видели меня, опускали глаза, кто-то не давал пройти. Я пробился, растолкал… и увидел труп своей жены. Тело, измазанное кровью и грязью, оголённое, лежало неподвижно, голубые глаза её были открыты. Я пал перед ней на колени, взял мокрую от крови руку, притянул её к щеке. Я тихо, нервно содрогался от рыданий. Горячая вода заливала мне глаза, я уже ничего не видел, всё смешалось. И как же Кэтрин, ещё утром столь живая, весёлая, любимая… Я просто плакал. Качаясь над женой я хладно приходил в себя и тут меня отдёрнули от любимой. Я разъярённо громко зарыдал. Фигура закрыла мне ужасную картину. Это был Барнс. Он взглянул на меня со злобной, свинячьей улыбкой и закричал:
– Он! Дарк Барретт! Убийца! Я видел сам!
Я не успел опомниться, как уже ехал связанный в некуда. Какой-то парень ударил меня в живот.
– Хорошо играешь, ублюдок! Рыдаешь, потому что девчонку не удалось прикончить? Тебя казнят, не сомневайся! – насмехался Уоррен, парень лет двадцати с неровными усами и пустой головой. Он откровенно смеялся надо мной. Даже ни намёка на нравственное понятие ситуации, а именно – ощущения скорби к чьей-то смерти. Холодность и безрассудство слышал я в этом голосе.
– Чейс? Где моя дочь? – я горевал, как никто не мог. Я словно обезумел, я не мог поверить в то, что произошло, и без остановки твердил какие-то односложные фразы и слоги.
– Забудь. Хорошо, что Билл спас её от такого чудовища, как ты! – прокричал пузатый старик. Казалось бы, какая ирония – зашить портному рот. Должен сказать, полицмейстер был сомнительным человеком, жадным, но бедным. Стремление обогатиться вращалось в его облысевшей седой голове, кажется, даже во сне.
– Билл Барнс? Я не убивал Кэтрин. Хейд, прошу, поверь! Я люблю её! Убийца не я!
– Закрой рот! Не то, нам придётся его зашить!
Каждый миг этого вечера, каждое сказанное слово заливали кипящее масло на, и без того убитого, меня. Всё, что я слышал, клеймом впечатывалось в памяти и прямо в сердце. Поэтому уже тогда шёл необратимый процесс. И старый полицмейстер Хейд, и его напарник Уоррен даже не знали, что я мысленно с ними делал!
Меня заперли. Я ждал суда. Мысли о самоубийстве посещали меня каждую минуту. Я кричал, я вопил, я шептал, я молил. Я плакал. Моё тело била дрожь от невыносимых мучений. Я ждал утра. И ближе к рассвету, открылась дверь. Вошёл Билл Барнс. Я просил его сказать, что на мне нет вины, просил сходить к Джону Кейблу, который знал, что я работал во время убийства моей жены. Я повторял ему что не виновен… Тогда в какой-то момент он наклонился к железным прутьям, подозвал меня поближе и прошептал: «Это я убил Кэтрин».
Это издевательство! Не способен я это вынести! Обманут предательством, ничего не в силах сделать! Вокруг всё закружилось, и всплывали сумасшедшие фразы, грязные лица, грязное тело… эта надменная, жадная рожа! Я припал к клетке, пытался достать чёртову мразь. Я в конец обезумел.
– За что?! За что-о-о?! – вопил я.
– За то, что отказалась стать моей!
– Она моя жена! – кричал я.
– Она была твоя! И, отказавшись быть моей, стала ничьей! Но перед этим, я успел сделать одно дело. Тебе стоит знать, что Я был у неё последним. – не хватало рассудка, чтобы понять полной мере что сказал этот ублюдок!!!
Его громкий хохот выдавал причастность полиции к этому происшествию, и возбуждал во мне желание размозжить его башку.
– Я отомщу! Я отомщу за всё!
– Побеспокойся лучше о дочурке, Барретт! Хотя и ей придётся умереть. Попозже я займусь этим делом… – Барнс направился к двери. – Ещё увидимся, несчастный!
Суд признал меня виновным. Но, к несчастью, меня не казнили. Они меня обрекли на вечные страдания, отправив работать на каторгу. И вот, спустя 17 лет, я сбежал.
Оказавшись за территорией британской колонии, я направился на блеск огней в какое-то поселение. Мне нужно было сесть на корабль, для чего не нашлось денег. По пути я просился к одному торговцу. Разговорились, он предложил мне работу. Это был хороший шанс. У британцев с местными были натянутые отношения, что мне во благо. Ведь иначе меня просто сдали бы обратно. Купец привёз меня на пристань, показал комнату, в которой я обустроился. Это была обычная кладовая с хозяйственными вещами и тряпкой, наподобие лежака. Но меня всё устраивало, потому что здесь я укрывался от надзирателей в случае обнаружения пропажи. Я был не один такой… таких, как я, было много. Нас красили в чернокожих рабов и периодически группами отправляли на судно. Так и я, пару недель работал грузчиком. Получив деньги, купил место в одну сторону.
Парусный фрегат рассекал встречные волны. Я сидел на корме, смотрел в даль. Морская пена опьяняла запахом, пугала мрачной голубизной. Горизонт растворился между небесной темнотой и морем. Я размышлял о том, стоит ли мне возвращаться… тогда, когда уже многое забыто. Но чем больше я думал о пережитом, тем сильнее поглощали меня мысли о нём. Ночь разжигала тлеющие угли в моей душе, буря чувств охватывала и сковывала. В голове начинал прокручиваться тот переломный день., заставляющий меня вновь и вновь чувствовать боль той незаживающей раны. Я прокручивал в голое каждый час, как убиваю этого грязного ублюдка!
Вспомнил, как мой друг однажды сказал, что призраки прошлого настигают и уничтожают, но для меня всё уже уничтожено. Мне лишь остаётся волочить жалкое существование, умереть в бесконечных муках, отдаться на растерзание, или же… или… решиться на воплощение идеи, на освобождение глубокой сущности, дать прогрессировать болезни, рискнуть отдаться Дьяволу. Всю последующую ночь я обещался думать. На таковое и нашёлся. Наверное, к этому я и стремился. Отныне и впредь мой талисман – знак скорпиона, а спутник мой – вся бесовщина царства тьмы.
Отказавшись мириться с ничтожной судьбой, я плыл далеко, далеко домой. Я сжимал в кулаке катку нитей и иглу, рассматривал свои «тюремные» эскизы. И, несмотря на угрозы каторги, я рисовал и мысленно творил. Ведь я виртуоз, а таланты подобных нужны всегда. Пожалуй, это меня и выручит в будущем.
