– Мне нужны были деньги, – сказала Ленка. – Понимаешь? Очень!
Что можно ответить на такое заявление? Спросить с ехидцей: «Были? Значит, теперь уже не нужны, надо полагать?» Или бросить что-нибудь философское типа: «А кому они не нужны, деньги?» Но Громову было не до пустопорожней болтовни. Он смотрел на Ленку и видел вместо ее глаз обращенную к нему макушку, которую было так легко и приятно целовать, пока годы не превратили единственную дочь во взрослую, независимую и, в сущности, чужую женщину с крашеными волосами.
Впрочем, теперь от Ленкиной независимости мало что осталось. На протяжении разговора она почти не поднимала головы. Словно сил у нее не осталось даже на такое простое движение. Поглядывать на отца из-под спадавшей на глаза челки – вот и все, на что сейчас годилась майорская дочь.
– Понимаешь? – повторила она с надеждой. Будто ей требовалось отпущение грехов. И будто кто-то мог его дать.
– Не надо оправдываться, – попросил Громов, морщась. – Этим, которые требуют выкуп, твои переживания до… – Сунув в рот сигарету, он прикурил и закончил реплику не так резко, как собирался: —…до одного места.
– Анечке тоже без разницы, каким образом ее мама вляпалась в эту историю! – вмешался новый муж дочери.
Он носил звучное, романтическое имя – Алан, но мысленно Громов называл его исключительно по фамилии – Лепетуха. Благодаря этому человеку его родная дочь теперь тоже была Лепетухой. И даже пятилетняя внучка Анечка. Веселая семейка Лепетух. Хотя какое тут, к черту, веселье, когда девочку похитили!
– Помолчи! – Ленка вскинула голову, чтобы сверкнуть глазами в сторону супруга. – Без твоих поддевок тошно! И потом, может быть, у тебя имелись идеи получше? Может, ты нашел способ зарабатывать деньги и содержать семью, а?
Алан скрестил руки на груди и скорбно покачал головой:
– Неужели даже в такой момент ты не способна говорить о чем-нибудь, кроме денег?
– А о чем же, по-твоему, я должна говорить? – взвилась Ленка. – Эти уроды требуют за Анечку полтора миллиона долларов! Где их взять? Родить?!
– Если ввязываешься в темную историю, – наставительно сказал Алан, – нужно помнить о возможных последствиях.
Когда он знакомился с людьми и представлялся, многим, особенно женщинам, мерещилось в его имени что-то рыцарское. Это впечатление рассеивалось, как только он начинал говорить. Алан обожал поучать окружающих.
– Помолчи, – осадил его Громов и, взяв дочь за плечи, насильно усадил на стул. – Я хочу еще раз выслушать все с самого начала. Без лишних эмоций и лирических отступлений.
Спокойствие давалось ему нелегко. Но должен же хоть кто-то сохранять здравый рассудок и способность искать выход из создавшейся ситуации? Когда-то о людях его профессии говорили: «чистые руки, горячее сердце, холодная голова» – даже песня была такая. Громов не был склонен идеализировать свое комитетское прошлое, но соблюдать хладнокровие его обучили досконально, тут бывшие наставники постарались на славу. Случалось, руки приходилось пачкать в крови, а сердце рвалось из груди от перенапряжения, но это никак не отражалось на способности соображать, анализировать и просчитывать варианты. Имелась бы только информация для размышлений.
– Давай, – велел Громов дочери, заменив докуренную сигарету новой, – излагай.
Ленка уставилась на свои переплетенные пальцы и заговорила:
– В общем, три месяца назад я учредила собственную фирму. Наняла альпинистов, занялась размещением рекламных щитов на высотных зданиях, мостах, башнях. Дело для нашего города абсолютно новое. Я первая его начала. Как говорят коммерсанты, заняла свою нишу.
– Вся административная и оформительская работа легла на мои плечи, – вставил Алан.
Плечи у него, кстати, были широкие, литые, но и зад по своим габаритам тоже не подкачал, что мешало назвать его фигуру атлетической.
Сложенный подобным образом человек способен крепко врезать противнику. А вот если тот вздумает дать сдачи, то беда. Комплекция Алана вряд ли позволяла ему бегать с достаточным проворством. Поэтому он принадлежал к той степенной категории мужчин, которые в критических ситуациях не кулаки сжимают, а скрещивают руки на груди.
– Заказов было меньше, чем я ожидала, – монотонно продолжала Ленка, не удостоившая супруга вниманием. – Честно говоря, мы просто сводили концы с концами, не более того. И вдруг появляется этот тип, Зинчук, один из самых богатых людей нашего города.
– Возможно, самый богатый, – не удержался от реплики Алан.
– Возможно, – согласилась Ленка. Прежде чем продолжить, она судорожно сглотнула, словно ей мешал говорить ком, вставший поперек горла. – Вместо того чтобы просто разместить заказ, – ее голос сделался звенящим, – Зинчук предложил совершенно фантастическую сделку. Его фирма перечисляет мне рубли, которые я конвертирую и превращаю в полтора миллиона долларов. Якобы это предоплата за рекламную кампанию за рубежом. Кто проверит, публиковалась ли реклама в действительности? – Ленка с вызовом посмотрела на отца. – Кто станет шерстить иностранные издания, которых видимо-невидимо?
– Наверное, никто, – согласился Громов. Почти остывший чай вдруг показался ему слишком горьким, чтобы неспешно попивать его в ожидании развязки.
– Вот видишь! – обрадовалась Ленка, как будто она явилась в отцовский дом не за помощью, а за одобрением своих действий. – Говорю же тебе: отличная сделка!
– Махинация, – произнес Громов.
– Что?
– Ладно, сейчас это не важно. Продолжай.
Дочь нахмурилась:
– Короче, я оставила на своем счету пять процентов за услуги, а все остальное перечислила в названный мне кипрский банк. Даже если теперь честно уплатить налоги, мне останется вполне достаточно, чтобы не думать о завтрашнем дне.
– Вот-вот, «не думать»! – съязвил Алан. – Жизненный принцип всех женщин!
– Даже если честно уплатить налоги, – повторил Громов вслед за дочерью. – А что, имеются другие варианты?
Ленка передернула плечами:
– Ну, фирму можно обанкротить… ликвидировать, в конце концов. Это же семьдесят пять тысяч долларов, как ты не понимаешь, папа? Есть, за что побороться.
– Да, солидная сумма, – подтвердил Громов. – Но теперь у тебя требуют полтора миллиона, которых у тебя нет. И на карту поставлена Анечкина жизнь.
Алан шумно втянул в себя чай. Даже в этот простой звук он умудрился вложить толику своего невысказанного негодования.
Покосившись на него, Ленка опять позволила волосам упасть на поникшее лицо. Они служили ей своеобразной ширмой.
– Я пыталась объяснить этим ублюдкам, что деньги были чужие, – сказала она с надрывом. – Но они ничего не хотят слушать. Вбили себе в голову, что я миллионерша, и точка.
– Насколько я понял, операцию ты провернула еще три дня назад, – медленно произнес Громов. – А вымогатели позвонили вчера ночью. Это плохо.
