Подруги моей мамы очень меня любят. Я – девочка хорошая.
Я знаю, что хорошим девочкам живется сложнее, чем плохим, но ничего не могу с собой поделать. Дети подруг моей мамы – все, как на подбор – бессердечные, безразличные, невнимательные и постоянно сконцентрированы на себе.
Я – другое дело.
– Элеонора Павловна, – говорят маме подружки, иногда с трудом выговаривая ее сложное красивое имя, – у вас просто золотая девочка. Как она внимательна к вам! Да и просто красавица!
– Да, это так, – важно кивает головой моя мама, – У меня нарушение мозгового кровообращения и проблемы с памятью, поэтому я просто не знаю, что делала бы без нее.
Мама всегда, даже в первом разговоре с незнакомыми людьми, сразу же сообщает свой диагноз. Вероятно, чтобы потом не удивлялись, когда она не узнает их на улице. Бывает и такое.
Я учу ее:
– Мам, если не узнала, то не пугайся. Попроси напомнить, как зовут и где встречались. Ничего в этом нет странного. Все взрослые люди понимают, что бывает и так.
Мама всегда возражает:
– Ты не понимаешь как это страшно.
Я понимаю. Именно поэтому я пытаюсь дать ей понять, что я готова стать ее ушами, глазами и мозгами. Положись на меня, мама. Я тебя не подведу. Живи спокойно.
Вы думаете, у меня это получается? Ха! Не тут-то было!
Несмотря на то, что я – золотая девочка и предмет зависти всех подруг и знакомых, мама не устает перечислять мои недостатки и промахи. Причем, чем противнее вопрос, тем с большим удовольствием мама его обсуждает. Иногда мне просто хочется сбежать на край света.
Хорошо, что мы не живем вместе и хорошо, что она пока в быту справляется сама.
Вопросы, которые мне совсем не хочется обсуждать с мамой, – это моя неофициальная работа, которая (по мнению мамы) не дает ни нормального заработка, ни надежд на достойную пенсию, мужчины, которые есть или могли бы быть в моей жизни, мое курение и наплевательское отношение к себе, мое пристрастие к покупке ненужных (опять же, по мнению мамы) вещей и мои отношения с моей дочерью.
Но иногда мне кажется, что мама просто строит беседу со мной по этому списку.
Я постоянно пытаюсь придумать, на что бы «переключить» мою любимую маму.
Например, сегодня с утра мне пришлось погрузиться в поэзию. Именно, пришлось. Поневоле. Оказывается и так бывает.
Собираюсь уезжать на три дня. Не по делу. Просто отдохнуть.
Мама манипулирует. Любимая мама. Рассказала мне все ужасы, которые происходят на дорогах. И о состоянии дорог тоже рассказала. Целая история была о том, какое грязное сейчас море и как вредно в нем купаться. О том, какая бывает погода – вьюги, метели, проливные дожди – и о том, какие катастрофы случаются на планете – оползни, землетрясения и потопы – была составлена целая лекция.
Отдельным мотивом шли короткие рассказы о том, как ночью в дверь может кто-то позвонить, как в соседнем подъезде ограбили квартиру, как не дремлют всякие мошенники и как страшно стало жить.
Все понимаю. Мама манипулирует. Не от хорошей жизни. Не для того, чтобы испортить мне настроение. Не потому, что хочет навредить. Это – страх. Безотчетный страх пожилого человека. Она действует доступными ей способами.
В таких случаях, когда речь идет о пожилых людях, обычно говорят: придумайте маме занятия. Деятельному человеку скучно и страшно на пенсии в одиночестве.
И предлагают: от вышивания крестиком до зарядки и ухода за домашними растениями.
Что может увлечь именно мою маму?
Стихи!
Это – ее страсть, утешение, восторг и увлечение всей жизни.
Я погружаюсь в поэзию.
Мою маму сложно удивить стихами. Учитывая то, что она может забыть, пила ли она сегодня с утра таблетки, она часами наизусть читает Лермонтова, Ахматову, Пушкина, Вертинского и многих других.
Поэтому я должна сделать такую подборку, которая ее удивит, развлечет, простимулирует выучить наизусть хоть пару новых четверостиший и скоротает то время, пока меня не будет в Киеве.
Естественно, это должны быть стихи о любви и о жизни.
Погружаюсь в поэзию.
И понимаю: поэты обладают совершенным умением не только писать стихи. Они умеют страдать! Если не предательство, то смерть, не измена, так грусть, не разочарование, так несправедливость.
Очень трудно найти какие-нибудь глубокие, но, в то же время, позитивные и жизнеутверждающие стихи.
Я показываю маме свою подборку. Наслаждайся, любимая, и дай мне расслабиться в течение трех дней.
Мама с благодарностью смотрит на меня и начинает читать наизусть «Мцыри». С выражением и пафосом.
Я понимаю, что это надолго. А у меня еще много дел.
– Ну все, мамочка, я побежала, – я прерываю великолепие лермонтовских строк, целуя ее в щеку.
– Иди с Богом, – печально вздыхает мама.
Мне хочется сказать: «Мам, ну отпусти меня так, чтобы я могла беззаботно провести эти три дня, и твое несчастное лицо не маячило у меня перед глазами каждый раз, когда я хочу выбросить из головы все серьезное и просто пожить «для себя».
– Так когда ты уезжаешь? – еще раз переспрашивает мама, как будто десять минут назад я не отметила в ее календаре день моего отъезда и приезда.
– В воскресенье, – поясняю я, останавливаясь в дверях. – Сегодня – суббота. Завтра я уеду, а вернусь во вторник. Запомнила?
– Ясно, – мама еще раз печально вздыхает, – Поезжай с Богом.
«Мам, ну имей же совесть, – хочется сказать мне, – Три дня – это же не три недели! Не говоря уже о том, что другие „дети“ уезжают и на три месяца!».
Но я молчу.
– Так куда мне звонить, когда меня придут грабить? На 102? – Спрашивает мама, в то время, когда я уже спускаюсь по лестнице.
Мне, елки-палки, нравится это даже не «если», а «когда».
– Мама, блин, никто не придет тебя грабить. У тебя четыре замка. Успокойся.
– Ладно-ладно, – говорит мама, – иди с Богом.
Я выхожу из парадного и вижу, как она смотрит на меня в окно.
Сердце сжимается.
Раздражение проходит.
Господи, сделай так, чтобы в этом окне как можно дольше маячило мамино лицо, и пусть мне еще долго-долго придется «отпрашиваться» на три дня.
Сделай так, пожалуйста. Я буду хорошей девочкой!
– Леночке привет передавай! Дашу поцелуй! – кричит мне мама из окна.
Обязательно, мамочка. Все сделаю, как ты скажешь…
Да-да, несмотря на то, что я все еще «хорошая» девочка, у меня есть взрослая дочь Лена, которой, как я понимаю, тоже иногда хочется сбежать от меня на край света. Вероятно, она тоже не может ничего с собой поделать и радуется, что мы живем не вместе.
Но перед отъездом я должна к ней заглянуть.
– Лена, да когда же это закончится, Лена? – спрашиваю я ее, когда прихожу к ней и вижу недосушенное белье, раскиданное по маленькой квартире и ее дочь Дашку, которая ходит босиком по холодному полу.
