Василий Федорович Мухин был дедом ворчливым и вредным. По этим качествам, если бы их можно было измерить, следовало бы внести его в книгу Рекордов. Целыми днями смотрел он из окна своей хрущевки, расположенной на первом этаже достаточно старого дома. Временами могло показаться, что старик живет на подоконнике и просто-напросто прилип к нему. Оставлял он свой "пост" только по нужде, ну, или на сон, который одолевал его иногда даже днем.
Василию Федоровичу было шестьдесят четыре года, хотя выглядел он на семьдесят с лишним. Все потому, что отрицал дед необходимость всякого движения вперед. Уже четыре года был старик пенсионером, что считал абсолютно заслуженным, и никак не мог отдохнуть сполна, постоянно думая, будто настанет день, и он непременно начнет его с утренней зарядки. А там уж и книжонку какую прочитает, и выйдет к подъезду, и поразит местных женщин своей великолепной физической формой и познаниями, полученными из только что прочитанной книги. Все будут думать: "Ох, Василий Федорович, чего ж ты так долго к нам не выходил? Чего ж ты не радовал нас своей мудростью и чувством юмора?"
С такими мыслями дед просыпался и засыпал каждый день, выстраивая целую вселенную в своей голове, проживая прекрасные мгновения выдуманной и несуществующей жизни.
Оба сына появлялись в хрущевке отца крайне редко. Старались без лишней необходимости не тратить свои, что называется, нервы. Пожалуй, никто не хочет беспричинно выслушивать нотации о своей никчемности, неуклюжести, неискренности, неблагодарности и еще много всяких прочих «не» и «ни». По мнению Василия Федоровича, именно такими качествами обладали его сыновья.
"Надо же как не повезло родить таких оборванцев, совсем не умных и совсем не красивых!" Каждый раз говорил дед эту фразу после очередного визита своих отпрысков.
А сыновья, между прочим, были обычные сыновья. Старший – Михаил Васильевич – начальник юридического отдела фирмы средней руки, имел высшее образование, какое-то время даже жил и работал в столице, но был вынужден вернуться в родной город по делам сердечным. Младший – Владимир Васильевич – считал себя всю жизнь человеком творческим, был вольным фотографом. Так и навещали Михаил и Владимир отца своего по очереди, соблюдая сыновий долг, хотя и было им это крайне противно.
Утро у Василия Федоровича каждый раз начиналось одинаково: проснувшись, не вставая с дивана, тянул он руку к тумбочке, на которой стоял современный радиоприемник, подаренный сыновьями. Включал его и с первыми же услышанными нотами начинал с презрением причитать: "Ну, и что это за музыка? Ну, и что это за певцы и певички? Ни слова не разберешь, ни мелодии, ни приятных звуков! Тьфу!" Затем немедленно выключал приемник до полудня. В полдень начиналась радиопередача, в которой ведущий и его гость обсуждали разные темы. Особенно любил Василий Федорович темы политические, потому как, по его мнению, разбирался в них он крайне тонко и умно. Любил и поспорить с голосами из радиоприемника, и, конечно же, всегда побеждал в этих спорах. «Эх, мне бы в министры, вот я бы навел порядок в стране" – думал часто дед. – На пост президента я не претендую, так как могу пока еще дать объективную оценку своим способностям".
Так вот, выключив с утра радио, еще несколько минут соображал дед о грядущем дне: вот сейчас встанет, выглянет в окно, убедится, что туч на небе нет или же, что тучи на небе есть, и пойдет в санузел по делам утренним. Так и делал.
После похода в санузел доставал Василий Федорович из тумбочки своей прямоугольное зеркало с отколотым углом, старую глубокую чашку, на дне которой лежал обмылок, вафельное полотенце, помазок и бритву. Со всеми этими приспособлениями садился дед на табурет возле подоконника и важно выставлял вертикально свое зеркало. Наливал в глубокую чашку с обмылком из пластмассовой лейки, предназначенной для полива цветов, немного воды и начинал судорожно вспенивать помазком содержимое. От усердия, сам того не замечая, дед высовывал на бок язык. Как только пена получалась густой и в достаточном количестве, начинался самый главный утренний ритуал: глядя в зеркало, Василий Федорович цеплял помазком пену, подносил ее к лицу и важно начинал размазывать по самые уши все то, что напенил; затем брал бритву и с жутким скрежетом пытался выбрить свою старческую щетину. Результатом дед был всегда доволен. Собрав полотенцем остатки пены с лица, с интересом оглядывал он свое отражение в зеркале и заключал: "Ай да молодец! Ай да сноровка!"
