Макс Ганин - Дедушкины рассказы

Скажу сразу, ни я, ни моя жена никогда не помышляли о поездке в Америку. Да и откуда было взяться приглашению?

Ранним октябрьским вечером 1987 года неожиданно позвонил Гриша Тенегольтц и, слегка волнуясь, объяснил, что прибыл в Москву туристом из США и хотел бы зайти. Господи, а как же иначе! Через полчаса мы уже обнимались.

Гриша никогда не был «отрезанным ломтем» в нашем доме, хотя и уехал навсегда в США в 1976 году. Его судьба студента, а позже кандидата физико-математических наук сложилась трудно, незаконно лишив его прав на многое из того, что до недавнего времени наше общество предоставляло лишь лицам нееврейского происхождения. Судьба Гриши тесно переплелась с жизнью нашей семьи. Он относился к нам всегда с уважением и почтением. Действительно, жена всячески поддерживала его, уделяла внимание, особенно в трудные для него годы. Гриша этого не забыл. И вот он у нас после многолетней разлуки.

Внешне изменился мало, лишь появившаяся седина на висках выдавала приближающиеся пятьдесят. Еще одна перемена: в голосе некогда робкого юноши появились жесткие нотки. Он не скрывал, что пришлось много пережить и переосмыслить. Сейчас все у него как надо: есть изобретение, принесшее материальную стабильность, дом, интересная работа.

– Вы все должны увидеть своими глазами, – сказал Гриша на прощанье. – приглашение вышлю сразу, как вернусь!

Мы тепло расстались, а потом долго обсуждали его приезд, толковали о превратностях жизни. Откровенно говоря, мы не придали большого значения его словам о поездке в Америку: «И то верно, при встрече всякое может сорваться с языка…» – решили мы и окунулись в свою обычную жизнь.

К великому стыду, мы забыли, что Гриша никогда не бросал слов на ветер. Доказательства не заставили себя долго ждать: через два месяца нас известили о поступившем из Америки вызове. Теперь предстояло пройти мучительно трудный путь от «совка», кем каждый из нас был, до гражданина СССР с загранпаспортом в руках.

Первая дверь, в которую надлежало постучаться, была с надписью «Партбюро». Здесь мне должны были дать поручительство перед райкомом партии в моей безусловной надежности. Я обратил внимание на благосклонное ко мне отношение всех членов бюро, кроме одной дамы. Она подошла ко мне, когда заседание уже закончилось и, приблизившись настолько, чтобы я слышал ее взволнованный шепот, проговорила: «Скажите честно, вы не останетесь?» Что было ответить? На всякий случай я крепко пожал протянутую руку и с достоинством ответил: «Никогда!»

Подобного недоверия я, естественно, пережить не мог, поэтому сразу по возвращении пожелал встретиться. Помог, как всегда, случай: на очередном партийном собрании она оказалась сидящей впереди меня. Улучив момент, когда докладчик уморил не только себя, но и всех в зале, я легко дотронулся до ее плеча. Дама обернулась, вскинула брови, и тогда я излил всю накопившуюся желчь: «Не страдайте, я вернулся!» «Как это хорошо! – отозвалась она, – ведь у членов партбюро могли быть такие неприятности!» Она была верна себе и до конца оставалась патриоткой.

Я продолжал бегать по инстанциям. Наконец, пройдя все круги ОВИРа и, став полноправными туристами, мы двенадцатого июня 1988 года сели в самолет авиакомпании «Пан Американ», взявшем курс на Нью-Йорк.

Уже в салоне комфортабельного лайнера, напоминавшего отечественный аэробус, устроившись поудобней и потягивая через соломинку предложенные соки, мы стали мысленно готовиться к встрече с Америкой.

Что мы знали об этой стране – разве то, что изо дня в день сообщали наши газеты? Информация, как правило, была тенденциозная, негативная. Поэтому предстояло самим на месте разобраться в хитросплетениях политической ситуации. Понимали, что сделать это будет нелегко еще и потому, что с получением паспортов нас ознакомили с инструкцией о поведении советских граждан за границей, которая просто обескураживала. Вот ведь как бывает: и перестройка шла уже более двух лет, и пресса значительно смягчила тон, а инструкция каждой фразой неотвратимо возвращала к временам холодной войны:

– общественные места не посещать;

– в рестораны не ходить;

– с американцами не разговаривать, не встречаться, в дома не заходить;

– остерегаться возможных эксцессов и провокаций…

Далее в том же духе. Мы не успевали записывать. Было невыносимо стыдно потом читать этот образчик классического бюрократизма, рожденного вдали от жизни и претендующего на свод незыблемых законов. Поэтому было единодушно решено воспринимать переписанные нами пункты только сквозь призму собственного мышления и не прикрываться спасительной фразой: «Извините, не понимаем…» Все это нам пригодилось позже.

Уже в самолете мы ощутили себя кем-то вроде посланцев доброй воли и имели возможность убедиться в неизменной доброжелательности американцев, их расположении к нам. Первый случай представился вскоре после того, как вылетели из Шереметьево. Третье от окна кресло в нашем ряду занимал американец, как оказалось, из России. Запросто, без предисловий, он вступил в беседу. «Тэд, а в Союзе был Федором» – представился попутчик и тут же принялся рассказывать о семье и своем бизнесе в Америке. С ним было легко и просто. Его непринужденность передалась нам, и время понеслось вскачь. Тэд сыграл на редкость счастливую роль в нашем довольно утомительном путешествии.

Дело в том, что в Нью-Йорке предстояла пересадка на другой самолет той же авиакомпании до Сан-Франциско. Если бы лайнер из Москвы не опоздал, пассажиры, без волокиты пройдя все виды досмотра, проследовали бы в другой сектор аэровокзала, сели на нужный рейс и спокойно улетели. Но он опоздал, и тот, на который мы не успели, уже давно летел в Калифорнию. Тэд, как и мы, направлялся в Сан-Франциско и еще на подлете к Нью-Йорку обещал, в случае чего, оказать помощь. Теперь это время настало. Пассажиру затеряться в лабиринтах аэропорта Кеннеди так же легко, как иголке в стоге сена. Здесь, на сравнительно небольшой площади, воздвигли свои вокзалы несколько крупнейших авиакомпаний. Их здания, расположенные по периметру гигантского эллипса, чем-то похожего на московский ипподром, не имеют между собой иной транспортной связи, кроме такси и маршрутного автобуса, непрерывно курсирующего по замкнутому кольцу. Если пассажир не знает, как добраться до нужного аэровокзала, ему непременно расскажут, но на… английском. Трудности возникают мгновенно, если с языком, мягко говоря, не все в порядке. У нас был порядок, но не образцовый, поэтому надежда возлагалась на Тэда, знавшего, куда мы летим. Он хорошо понимал свою роль и не отходил ни на шаг. Внимательный, предупредительный, он взял на себя хлопоты по оформлению транзитных билетов, позаботился о багаже, перевез с одного аэровокзала на другой, помог с посадкой и даже усадил на места. Убедившись, что мы пришли в себя, он с чистой совестью отправился в буфет лайнера пить пиво.