28 февраля приказчики банкирского дома сошлись на службу по обыкновению к девяти часам утра. В половине десятого каждый из них уже сидел за своим столом, когда в контору вошел какой-то господин.
Он спросил, может ли он видеть главного кассира. Ему ответили, что кассира еще нет и что касса открывается только в десять часов утра.
– Я полагал, – сказал господин, – что распоряжение уже сделано, так как я говорил вчера с господином Фовелем. Я – граф Луи Кламеран, владелец Олоронских каменноугольных копей; я пришел взять от вас тридцать пять тысяч франков, порученных вашему дому моим покойным братом, которому я наследую по закону. Странно, что до сих пор еще не сделано распоряжений…
– Кассира еще нет… – отвечали ему приказчики. – Без него мы ничего не можем.
– Тогда отведите меня к господину Фовелю!
Приказчики не знали, что ему ответить, пока, наконец, один из них, Кавальон, не сказал ему:
– Хозяин только что вышел… Его нет.
– Тогда я зайду в другой раз! – проворчал Кламеран.
И он вышел, даже не сняв на прощание шляпы.
– Этакий ведь невежа! – огрызнулся ему вслед Кавальон. – А вот как раз и Проспер!
Вошел кассир Проспер Бертоми, главный кассир банкирского дома Андре Фовеля, – красивый, высокий блондин тридцати лет, одетый по последней моде.
– Ах, вот и вы! – воскликнул Кавальон. – Уж вас здесь спрашивали.
– Кто это? Уж не владелец ли каменноугольных копей?
– Он самый.
– Ну что ж! Зайдет в другой раз! Мне сегодня не удалось прийти пораньше, поэтому я еще вчера принял меры…
Весело болтая, Проспер открыл свой кабинет и вошел в него, затворив за собою дверь. Затем дверь эта вдруг отворилась, и в ней показался кассир, еле держась на ногах.
– Украли! – пробормотал он. – Меня ограбили!..
Физиономия Проспера, его хриплый голос и дрожь показывали в нем такое волнение, что все приказчики повскакивали со своих мест и окружили его.
– Украли? – посыпались вопросы. – Где, как, кто?
Мало-помалу Проспер пришел в себя.
– Утащили все, что было в кассе, – сказал он наконец.
– Неужели все?
– Да, три пакета по сто билетов, в тысячу франков каждый, и один – в пятьдесят билетов. Все четыре пакета были вместе завернуты в лист бумаги и перевязаны веревкой.
Весть о воровстве с быстротою молнии облетела весь банкирский дом. Любопытные сбежались со всех сторон и наполнили кабинет.
– Осмотрите кассу! – сказал Кавальон. – Цела ли она?
– Совершенно цела.
– И тем не менее…
– И тем не менее случилось то, что я вчера сам лично вложил в кассу триста пятьдесят тысяч франков, а сегодня их уже нет.
Все молчали. Только один старый приказчик нарушил это молчание.
– Не теряйте голову, господин Бертоми, – сказал он. – Весьма возможно, что деньгами распорядился сам хозяин.
Несчастный кассир воспрянул духом. Он ухватился за эту идею.
– Да, – воскликнул он. – Вы правы! Это хозяин.
А затем в глубоком отчаянии он продолжал:
– Нет, это невозможно! За все пять лет моей службы господин Фовель никогда не открывал кассу без меня. Два или три раза ему как-то понадобились деньги, и он в эти разы или дожидался меня, или же посылал за мною. Но без меня он кассу не открывал ни разу.
– А все-таки вы обратитесь к нему, – возразил другой приказчик, Кавальон. – Нечего отчаиваться!
Андре Фовель тем временем уже сидел у себя в кабинете. Один из писцов поднялся к нему и рассказал ему обо всем. В то самое время как Кавальон советовал обратиться к нему, он уже появился в дверях. Новость, сообщенная ему писцом, поразила его, потому что, обыкновенно розовый, он был бледен как полотно.
– Что такое? – спросил он у приказчиков, которые почтительно расступились перед ним. – Что случилось?
– Милостивый государь, – обратился к нему кассир, – в виду платежа, который, как вам известно, мы должны были совершить сегодня, я взял вчера вечером из банка триста пятьдесят тысяч франков.
– Почему вчера? – воскликнул банкир. – Кажется, тысячу раз я просил вас брать из банка деньги только в день платежа, а не накануне.
– Я знаю это, господин Фовель, мне очень грустно, но случилось именно так. Вчера вечером я положил туда эти деньги, а сегодня их уже нет. Тем не менее касса цела.
– Вы с ума сошли! – закричал Фовель. – Вы бредите!
Эти слова уничтожили всякую надежду, но ужас положения придал Просперу ту безучастную подавленность, которая является следствием неожиданных катастроф.
– Я еще в своем уме, – отвечал он почти спокойно, – я не брежу и говорю только то, что есть.
Его спокойный тон вывел из себя Фовеля. Он схватил его за руку и грубо потряс ее.
– Говорите же! – закричал он. – Говорите! Кто же, по-вашему, отпер кассу?
– Не знаю.
– Кроме вас и меня, больше никто на свете не знал слова. Ключи от кассы только у вас и у меня.
Это было уже формальным обвинением, по крайней мере, так поняли все.
– Во всяком случае, не я взял эти деньги, – отвечал Проспер.
– Несчастный…
Проспер отступил на шаг и, уставившись на Андре Фовеля, прибавил:
– Это вы!
Банкир угрожающе поднял руку, и неизвестно, чем бы это закончилось, если бы вдруг не послышался резкий разговор в передней. Кто-то хотел войти и, несмотря на протесты прислуги, все-таки вошел. Это был Кламеран. Он ничего не хотел знать и, не снимая шляпы, направился к кассе и тем же грубым тоном сказал: