Имя необыкновенного поэта-акмеиста Владимира Нарбута, которое в течение сорока лет после своего расстрела пребывало в абсолютном забвении, неожиданно вынырнуло на свет в 1978 году, благодаря известному писателю Валентину Катаеву, опубликовавшему в журнале «Новый мир» свою уникальную книгу «Алмазный мой венец», получившую от критиков и читателей жанр «мемуарного романа-загадки», «романа-кроссворда», «романа с ключом», «книги памяти» или же «автобиографического романа-памфлета», в котором все персонажи были зашифрованы и выступали под оригинальными прозвищами-масками, а сам Нарбут был выведен под прозвищем – колченогий.
На фоне полуфантастической галереи самых необыкновенных персонажей этой удивительной книги Валентин Петрович Катаев дал Нарбуту один из самых впечатляющих, тревожащих и ярких образов, портрет который забыть уже было невозможно. Фигура его осталась в памяти у всех, кто однажды прочитал эту книгу и встретился с образом демонического персонажа, руководившего сначала одесскими, а позднее и московскими книжными издательствами.
«Он принадлежал к руководящей партийной головке города и в общественном отношении для нас, молодых беспартийных поэтов, был недосягаем, как звезда, – писал в мемуарной повести «Алмазный мой венец» Валентин Катаев. – Между нами и им лежала пропасть, которую он сам не склонен был перейти. У него были диктаторские замашки, и своё учреждение он держал в ежовых рукавицах.
Но самое удивительное заключалось в том, что он был поэт, причём не какой-нибудь провинциальный дилетант, графоман, а настоящий, известный ещё до революции столичный поэт из группы акмеистов ‹…›, автор нашумевшей книги стихов «Аллилуйя», которая при старом режиме была сожжена как кощунственная по решению святейшего синода.
Это прибавляло к его личности нечто демоническое».
Владимир Нарбут – хромой, бритый наголо человек, поэт со страшной судьбой, который слыл демонической фигурой. Потомственный черниговский дворянин стал анархистом-эсером. Он был однажды приговорен к расстрелу, но его спасла красная конница. «Колченогий», как назвали его, был одним из крупнейших поэтов начала века.
Многие считают, что Булгаков написал с него образ своего Воланда. Когда он входил в помещение, всем там становилось не по себе. Публичные чтения Нарбута напоминали сеансы чёрной магии. Исчезало в этот момент причудливое его заикание. Вздрагивая и качаясь, он выкидывал строфы, будто кидая в небеса проклятия.
Талантливейший поэт-новатор, один из «шести истинных акмеистов», товарищ Николая Гумилёва, который предрекал ему «одно из самых значительных мест в послесимволической поэзии». Соратник Сергея Городецкого, Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама и Михаила Зенкевича по знаменитому «Цеху поэтов». Прозаик, критик, журналист и редактор, куратор первых радиопередач, общественный и партийный деятель, который за использование украинских слов получил название «Гоголя русской поэзии».
По мнению известного украинского поэта Сергея Шелкового, Нарбут – одна из самых знаковых фигур своего времени. Яркий, ни на кого не похожий поэт, магнетически-сильный творческий характер. Человек, сполна разделивший со своим народом кроваво-крестный путь Руси первой половины минувшего века.
Владимир был настоящим убеждённым коммунистом. Это тот тип коммуниста, что уже давно выродился, и который можно представить себе только по фильмам Григория Чухрая.
Он нисколько не желал считаться со своей инвалидностью: взваливал на себя столько, что не каждому здоровому было под силу.
Но, вместе с тем, говорят, что Нарбут – этот украинский д’Аннунцио – проповедовал аморальность и нигилизм.
По словам исследователя биографии Нарбута – Алексея Владимировича Миронова, «один из тех поэтов, судьба которых таит немало невнятностей. Его жизнь была овеяна мрачными и загадочными легендами, порой фантастически искажавшими реальные факты. Хромота, заикание, демоническая внешность, мелодично-корявые стихи, необычайным образом соединяющие в себе прекрасные и безобразные явления жизни, скандальные истории из области его издательской деятельности, неясные обстоятельства гибели – всё это в сумме порождает образ падшего ангела-поэта, радостно и трагически принимающего мир».
Оставивший после себя двенадцать удивительных книг стихов, которые до сих пор потрясают читателей своим необычным стилем и шокирующими образами, он прошёл невероятный, бурный и драматический путь в литературу, который только сейчас начинается восстанавливаться историками и ценителями русской поэзии. Попробуем и мы пройти вместе с ними шаг за шагом этот, так до сих пор ещё никем до конца и не восстановленный, маршрут, который, точно дорожными знаками, отмечен его неповторимыми и незабываемыми стихами, в которых живыми картинами встаёт его любимая родина – Украина:
Одно влеченье: слышать гам,
чуть прерывающий застой,
бродя всю жизнь по хуторам
Григорием Сковородой.
Не хаты и не антресоль
прельстят, а груши у межи,
где крупной зернью ляжет соль
на ломоть выпеченной ржи.
Здесь, на Глуховщине, прошло его детство, была окончена школа, написались первые стихи, началась активная общественная деятельность. Здесь он перенёс первую тяжёлую операцию, встретил свою раннюю любовь и столкнулся лицом к лицу с приходившей к нему в гости смертью. И эта земля надолго вошла в его душу, оставшись неповторимыми картинами в памяти и запоминающимися украинскими акцентами.
