Откинувшись в кресле, Перри Мейсон с явным отвращением смотрел на кипу утренней почты. Наконец он поднял глаза на стоявшую рядом секретаршу:
– Черт возьми, Делла, ну неужели ты не могла подыскать для меня что-нибудь более интересное?
– Это лишь та корреспонденция, – невозмутимо ответила Делла Стрит, – которую, на мой взгляд, необходимо просмотреть вам самому, шеф.
Мейсон с недовольным видом отодвинул от себя письма:
– Слушай, Делла, терпеть не могу иметь дело с письмами, в них нет души. Гораздо приятнее общаться с людьми и решать их проблемы.
Делла Стрит озадаченно смотрела на гору корреспонденции, стараясь не замечать чарующей мальчишеской улыбки Мейсона.
– Извините, шеф, но нельзя получать от жизни одни удовольствия. Нельзя все время есть десерт, иногда можно обойтись и бутербродами.
– Какой там десерт, Делла, – отозвался Мейсон, – ну мяса, и побольше. Ладно, не будем препираться. Перестань дуться и скажи: кто-нибудь ожидает в приемной?
Делла Стрит, вздохнув, ответила:
– Мисс Лидс, мисс Миликант и мистер Барклер по одному делу, но мисс Лидс хотела бы поговорить с вами несколько минут до того, как вы примете остальных.
– Что у них за дело?
– Богатый человек, чьими деньгами хотят завладеть родственники.
– Не люблю я богатых людей, – недовольно произнес Мейсон, засовывая руки в карманы, – я люблю людей бедных.
– Это почему же? – с интересом спросила секретарша.
– Богатые, – наставительно ответил Мейсон, – слишком много беспокоятся по пустякам. У них поднимается давление, когда стоимость акций падает хотя бы на один пункт. Бедные же занимаются действительно делами насущными: любят, добывают пищу, совершают подлоги и растраты – дела, которым они отдаются всецело, со всей душой, а это заслуживает уважения.
– Я сказала им, что вы вряд ли заинтересуетесь их делом, – произнесла Делла Стрит, – что ваша специализация – это выслеживание.
Мейсон потерся подбородком о запястье и задумался. Наконец произнес:
– Тем не менее я приму мисс Лидс. Она разожгла мое любопытство. Три человека приходят вместе. Один из них хочет, чтобы я принял его перед двумя остальными… Пригласи ее, Делла.
Делла Стрит многозначительно кивнула на кипу почты.
– Отвечу днем! – пообещал Мейсон. – Давай сначала поговорим с мисс Лидс.
Секретарша выскользнула в приемную и сразу же вернулась с женщиной, чья нервная походка свидетельствовала о нетерпеливом характере.
– Филлис Лидс, – представила ее Делла Стрит.
Филлис Лидс подошла к столу Мейсона и с интересом посмотрела на знаменитого адвоката живыми голубыми глазами.
– Я вам очень благодарна, мистер Мейсон, за то, что вы нашли время принять меня, – произнесла она после того, как секретарша вышла.
Мейсон кивнул.
– Присаживайтесь, – предложил он, – и расскажите о вашем деле.
Мисс Лидс опустилась на краешек большого кожаного кресла, стоящего сбоку от стола Мейсона.
– Мне нужно буквально одну-две минуты, я лишь хочу изложить суть дела.
Мейсон открыл шкафчик и извлек из него небольшой поднос, на котором лежали сигареты четырех самых известных марок.
– Вы курите? – спросил он.
– Благодарю, – ответила Филлис Лидс и взяла сигарету.
Прикурив от спички, поднесенной Мейсоном, она сделала глубокую затяжку, выпустив дым из ноздрей, а затем быстрым нервным движением вынула сигарету изо рта.
– Я пришла к вам по поводу моего дяди Олдена, Олдена Е. Лидса.
– Что же с ним произошло? – поинтересовался Мейсон.
– У меня есть два двоюродных брата и два дяди, – продолжала мисс Лидс. – Дядя Олден всегда считался в нашей семье «белой вороной». Когда ему исполнилось четырнадцать лет, он убежал из дома и ушел в море. Никто не знает, где он был и что делал. Он сам не любит рассказывать о своих приключениях, но известно, что побывал он всюду. Когда мне было пятнадцать лет, дядя Олден вернулся и поселился здесь. Я думаю, что все семейство воротило бы от него нос, не узнай оно, что тот чрезвычайно богат.
– Сколько лет вашему дяде Олдену? – спросил адвокат.
– Семьдесят два, я полагаю. Он был старшим из братьев. Сейчас я живу в его доме, веду большинство его финансовых дел и занимаюсь его корреспонденцией.
Мисс Лидс замолчала.
– Продолжайте, – ободрил ее Мейсон.
Филлис Лидс возобновила свое повествование:
– Я хочу обратить ваше внимание на некоторые факты. Дядя Олден никогда не был женат. Недавно он встретил женщину по имени Эмили Миликант. Она сейчас дожидается в приемной. Дядя Олден очень к ней привязался. Мои родственники тут же почувствовали, что его состояние ускользает от них, и поэтому хотят объявить дядю Олдена неправоспособным.
– Ну а что же вы сами думаете по этому поводу?
– Я думаю, что деньги принадлежат только дяде Олдену и он волен поступать с ними так, как ему заблагорассудится.
– Вы дружите с Эмили Миликант?
– Да в общем-то, нет.
– Но вы были бы рады за них, если бы они поженились?
– Нет, – ответила мисс Лидс, – не совсем. Но я очень хочу, чтобы дядя Олден был волен поступать так, как он хочет.
– Так чего же вы в таком случае хотите от меня? – спросил Мейсон.
– Существует ли такой закон, согласно которому человек может распоряжаться своей собственностью, несмотря на то, что его голова не совсем в порядке, а этим могут воспользоваться другие?
– Что-то подобное существует, – ответил Мейсон, а Филлис Лидс продолжила:
– Мои родственники пытаются доказать, что дядя Олден может быть обманут.
– Каким образом, например?
– Я хочу, чтобы об этом вам рассказала Эмили Миликант. Но перед этим мне бы хотелось сказать вам вот что. Я думаю, она собирается выйти замуж за дядю Олдена. Я попросила Неда Барклера, одного из самых близких друзей дяди Олдена, который знал его еще по Клондайку, прийти вместе с нами.
– Могу я попросить их сюда? – осведомился Мейсон.
– Да, пожалуйста.
Мейсон поднял телефонную трубку и произнес:
– Попросите, пожалуйста, мисс Миликант и мистера Барклера пройти ко мне.
Он положил трубку на место и повернулся к двери, ведущей в приемную.
Было совершенно очевидно, что Эмили Миликант пыталась сохранить остатки увядающей молодости, хотя возраст ее находился где-то в промежутке между сорока пятью и пятьюдесятью с хвостиком. Если ей еще удавалось как-то справляться со своим лицом, то тело явно было более упрямым. Внешность этой изможденной диетами дамы выдавала напряженную борьбу за сохранение женской привлекательности, которую она вела. Но борьба эта была явно проиграна. Несмотря на некое подобие бюста, которое ей удалось сохранить, привлекательного в ней практически ничего не было: лицо чрезмерно худое, шея костлявая, а под облегающим платьем угадывалось угловатое, лишенное симметрии тело.
Барклеру было около шестидесяти, он был жилист, суров, ходил слегка прихрамывая и производил впечатление человека, много повидавшего на своем веку.
