***
Двухэтажное нарядное здание, гордо стоящее на высоком берегу реки, было видно издалека. Яркое апрельское солнце подсвечивало его бледно-салатовые фасады с отделкой из белой лепнины, а заодно расправлялось с остатками зимы – снежными заплатами и ледяными кромками, будто прилипшими к берегам. Проезжавшие мимо не оставляли его без внимания и, если один восторженно восклицал: «Какой нарядный дом, просто дворец!», то другой непременно добавлял: «А как красиво стоит!»
Здание одной стороной смотрело на реку, а другой в парк, где старинные деревья в два обхвата соседствовали с молодыми посадками, парку была уготована долгая жизнь. На его территории разместились несколько хозяйственных построек, коттедж, небольшая сторожка и причудливая беседка, выдержанные в той же цветовой гамме, что и главное здание.
Всё это великолепие напоминало дворянскую усадьбу, хотя таковым не являлось. Оно появилось на свет в начале девяностых годов двадцатого века и принадлежало российской миллионерше Антонине Петровне Воротниковой. Понятие «российская миллионерша» достаточно новое в современной истории, но отнюдь не уникальное, а биография Антонины Петровны типична для нынешних богачей. Дочь контр-адмирала, она вышла замуж за комсомольского лидера, который со временем превратился в партийного функционера, а затем и в бизнесмена. Чем бы ни занимался Вадим Воротников, всё ему удавалось, в результате чего в годы перестройки и разрухи он сколотил приличное состояние. Тогда и появилась амбициозная идея – построить загородный дом в духе дворянской усадьбы, которую в честь жены он назвал Антониновкой. Теперь эта усадьба, как и всё состояние Воротникова, принадлежало его вдове.
Двое мужчин в темных куртках и вязаных шапочках сгребали с парковых дорожек не до конца оттаявшие листья.
– Ишь, барыня пожаловала! – недовольно пробурчал один. – Она, видишь ли, лучше знает, когда следует листья сгребать!
Напарник его поддержал:
– Земле еще надо подсохнуть. Можно подумать, что у нас другой работы нет.
Они продолжали ворчать, в то время как виновница их недовольства расположилась на открытой террасе второго этажа и наблюдала за неторопливым течением реки. На противоположном берегу находилась деревня Антоновка. Сейчас, в межсезонье, она казалась невзрачной и унылой – снег почти полностью растаял, а зелени еще не было, и бедность и неприглядность деревенской жизни явилась миру в ничем не прикрытой наготе. Только яркие голубые купола местной церквушки радовали глаз, а глаз Антонины Петровны радовали особо – ведь именно она дала деньги на ремонт храма. Авось это ей зачтется.
Глава первая
Антонина Петровна
Обитое коричневой кожей удобное кресло и полированный овальный столик вынесли на террасу только сегодня. Потом, когда наступит настоящая весна, всё здесь будет по-другому – появится плетеная мебель и вазоны с цветами. Обычно я перебираюсь в Антониновку в мае, но в этом году изменила своей привычке. Мне было необходимо побыть одной, всё хорошенько обдумать и кое-что проверить. Никогда не думала, что в моей жизни могут возникнуть такие проблемы.
Раздавшийся громкий голос заставил меня вздрогнуть:
– Антонина Петровна, может, вам чаю принести или еще чего?!
Это появилась Надя. За последний год она сильно располнела, переваливается, как утка, впрочем, пока это ей не помешает справляться с работой. Вообще, считаю, что женщина не должна так распускаться. Конечно, пятьдесят лет – определенный рубеж, но если не держать себя в ежовых рукавицах, будет еще хуже.
– Почему ты врываешься без стука? – раздраженно сказала я. – Ты меня заикой сделаешь!
Терпеть не могу бесцеремонности и фамильярности, а она еще обижаться вздумала, насупилась и извинения пробурчала сквозь зубы. Я попросила в следующий раз быть поделикатнее и велела принести сигареты.
– Но ведь вам врач…, – начала она.
– Ты еще учить меня будешь, неси, что тебе велено.
Экономка скрылась за дверью, а мне никак не удавалось избавиться от раздражения. И всяк учить норовит, с ожесточением думала я, будто я сама не знаю, что мне можно, а чего нельзя. Прежде всего, это и без всяких врачей известно, мне нельзя волноваться. Но как тут не волноваться, если кто-то решил меня со света сжить? Я нервно поежилась и потерла виски, пытаясь сосредоточиться. В это время раздался робкий стук в дверь, и я удовлетворенно усмехнулась:
– Входи, Надя.
Быстрыми ловкими движениями разместив на столе хрустальную пепельницу, сигареты и золотую зажигалку с рубиновым глазком, подарок моего зятя, Надя молча застыла возле стола. Я отпустила ее и с наслаждением закурила, с удовлетворением отметив, что это моя первая сигарета за день. Предаваясь пагубному для здоровья занятию, я вспомнила о том, что привело меня в усадьбу раньше обычного срока, и слезы помимо воли выступили на глазах. Я вдруг увидела себя со стороны – старая больная женщина, ужасно богатая и не менее ужасно одинокая. Сейчас, когда мне так плохо, не к кому склонить голову на плечо, а куче людей, что толпятся вокруг, разве можно доверять?
Хотя мне грех жаловаться на судьбу. Из семидесяти двух лет шестьдесят пять я была счастлива. Конечно, в жизни случались потери, неприятности, недоразумения и сложности, а был период, когда мы с Вадиком чуть не разошлись, но в целом – ничего такого, с чем нельзя было бы смириться или исправить. Эта долгая счастливая полоса оборвалась семь лет назад. Сначала тяжело заболел муж, потом погибла Маргошка. Ее смерть окончательно подорвала здоровье Вадима, и он вскоре последовал за единственной дочерью. И так получилось, что самым близким и родным человеком стал для меня зять Виктор. Мы вместе переживали потери и вместе учились жить заново. Загасив сигарету, я вытерла слезы и погрузилась в воспоминания.
Болезнь Вадима нельзя было ни предотвратить, ни остановить. Но Маргошка! Она не только сама погибла, но вместе с ней погиб и не рожденный ребенок. Какая ужасная и нелепая смерть! Впрочем, разве смерть бывает иной? В тот день Маргошка позвонила мне и взволнованно сказала, что у нее есть новости. Тогда мы с Вадиком жили в Антониновке, он восстанавливал силы после очередного курса химиотерапии, а Маргошка мчалась к нам со своими новостями на новенькой машине. Дорога была скользкой, и она не справилась с управлением. Ну почему она не дождалась, пока Виктор вернется с работы и привезет ее? Сколько раз я задавала себе этот вопрос! Впрочем, она с восемнадцати лет водила машину и считала себя хорошим водителем. Если бы в тот день не было дождя, то всё сложилось бы по-другому. После ее гибели я два дня ломала голову над тем, какие новости она собиралась нам сообщить, и только из медицинского заключения узнала, что должна была стать бабушкой. Виктор об этом не сказал, боясь усилить и без того тяжелую потерю.
