– Штайнова дочка, значит? – Сергей Михайлович щелкнул зажигалкой, прикурил сигарету. – Как зовут-то?
– Анна.
Потомок журналистов в третьем поколении. Мультилингва с двумя высшими. Самое то для работы в бульварной газете.
– Слушай, Нюра, – мой новый босс затянулся ещё раз, – я, конечно, уважаю твоего отца. Легендарный обозреватель и мастер слова, что и говорить. Но ты молодая, без опыта. Наверняка хочешь о великом писать, но о великом, Нюра, уже никто не читает. О нем ютуб-каналы ведут, а дети в садике не космонавтами стать хотят, а блогерами – чтоб о космосе рассказывать, сидя дома перед экраном смартфона. Читать продолжает только горстка отключенных от сети аутсайдеров, и им мистику подавай. Масонские заговоры там, паранормальные явления. Чтобы печатное слово было как египетские письмена: загадочно, витиевато, а между столбцами текста голые бабы папирус собирают. Понимаешь?
Я кивнула. Не сообщать же ему, что иероглифы Египта каталогизировали еще в двадцатом веке, а обнаженные женщины среди цветов – это про минойские фрески.
– Сейчас байка об одном коворкинге ходит, Нюр, все местные знаменитости там в свое время зависали. Как и алкоголики с суицидниками. Тот, кто туда вошел, обратно выходит не всегда, но если выходит – то из грязи в князи, как говорится. Сходи, посмотри местность, сделай пару фото – зря, что ли, фотоаппарат в сумке носишь.
Он выбросил сигарету – искра чиркнула по асфальту, достал мобильный и скинул мне геометку.
– Напишешь годную статью – возьмем в штат. И нос не вороти от темы, мой тебе совет. Не все то золото, что блестит, детка.
Вообще-то я прямо сейчас могла не выбирая выражений отказаться от его предложения на четырнадцати разных языках, включая два мертвых. Но вместо этого снова кивнула. Остаться без работы и вернуться в квартиру к именитым родителям, откуда сбежала сразу после выпускного, совсем не хотелось. Хотелось самой принимать решения, нести за них ответственность. И собрать денег на заветные курсы по искусству фотографии.
– Bene, – голос мой был тверд. – Будет вам статья.
– Я тебе не Беня, а Сергей Михайлович Раппопорт, – строго ответил начальник. – Давай, вперед, за материалом.
Таинственный коворкинг обнаружился на одной из старейших улочек города. Два этажа каменных стен с окнами, забранными решетками, венчала черепичная крыша с ржавым флюгером у водостока. Каменная кладка дышала такой древностью, что я не удержалась и провела пальцами по плотно притесанным булыжникам.
– Так и будешь в дверях торчать? Туда или обратно, реши уже.
Я посторонилась и обернулась. Нечто высокое, с огненно-рыжими волосами и ремнем сумки поперек мешковатого свитера распахнуло дверь и бесстрашно шагнуло в полутемный коридор коворкинга. Ноги перед входом тщательно вытерло.
Пришлось отбросить сомнения и идти следом. Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate. Назад пути нет.
Внутри было тепло и уютно. Рабочая зона щеголяла ультрасовременной мебелью на фоне нештукатуренных стен и вековых книжных полок. У корешков фолиантов, освещенных солнцем, плясали частички пыли; запах старины смешивался с ароматом кофе, что спускался сюда со второго этажа через проем винтовой лестницы. Я присела за свободный стол у окна, раскрыла ноутбук и приступила к работе.
Primo, история здания. Поисковик подсказал, что особняк принадлежал семье Шпренгеров, и два столетия до войны в нем размещалась единственная в городе аптека. Последний отпрыск фамилии, некто по имени Isaac, пропал без вести во время очередной бомбежки, и помещение отдали под госпиталь, а после войны – под библиотеку. Пять лет назад большую часть книг перевезли в университетский корпус, и чтобы особняк не пустовал, в нем организовали коворкинг. Который после нескольких удивительных совпадений обзавелся мистическим ореолом.
– Куришь? – мужская ладонь с аккуратным маникюром легла на мой стол.
– Не курю, – призналась я ладони и взглянула на ее владельца, улыбчивого мужчину в деловом костюме с иголочки.
– Ну и правильно. Пойдем тогда кофе пить, журналист. А то два часа глаз от монитора не поднимаешь.
– Как вы догадались…
– Взгляд у тебя особый. Открытый, цепкий. И фотоаппарат под рукой, – мой собеседник глянул на чехол Nikon рядом с ноутбуком, – чтобы чудо сфотографировать. Увы, чуда тут никакого нет, зато есть отменный кофе и ворох слухов, которые я на правах старожила тебе расскажу. Идем, я угощаю.
Я поднялась со стула и протянула руку.
– Анна. Вообще-то я фотограф, журналистика – это временно.
– Игнат, – он пожал мою ладонь. – Временный агент по продаже недвижимости, а вообще писатель. Близок к завершению своего романа в стиле иронической антиутопии, над которым пару лет так точно здесь просидел.
Кофе на втором этаже варили такой адской крепости, что от первого же глотка у меня потекли слезы. Игнат, за два года привыкший к местной кухне, записал влажный блеск девичьих глаз на счёт своей харизмы и с упоением распространялся о том, кто именно бок о бок с ним просиживал в коворкинге штаны. Молчаливый бариста, нынче владелец крупной сети кофеен. Развеселая тамада, которая теперь пишет речи для политических деятелей. Студент юрфака, выигравший суд против крупной корпорации. Стрит-арт художница, чьими работами раньше любовались на стенах подъездов, а сейчас – в европейских галереях.
– Журналисты приходят за год раза три-четыре, – он подбоченился перед объективом фотоаппарата, – окидывают взглядом каменные стены и старые книги и уходят искать вдохновения в других местах. Наркопритон, мошенники, секта – в чем только бедных фрилансеров ни подозревали, но статистической закономерности их успехов или неудач так никто и не нашел. Что не удивительно, Аннет. Жизнь одинаково несправедлива и непредсказуема, как внутри, так и вне этих стен. О, Сашку ещё сфотографируй! Он фотогеничный до тошноты.
