Мототрип от Каспия – через Туркестан – в Персию, и обратно.
«Судьба у меня в руках, и счастье всегда со мной».
Тимур Тамерлан
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ,
зовущая в дорогу
I. Танцующие в песках
«Располагайтесь уютней, будто бы дома», – не очень ловко соединяя слова и мешая английский и фарси, сказал кальянщик. И я сразу задумался. Здесь, в Персии, в Дарбанде, над этой горной речкой, полулежа на чужой тахте – дома? Такой разрыв шаблона – казалось бы, резче и не придумаешь. Ведь тут совсем не Запад. И тем более – не Россия, хотя что-то общее с ней найти можно, особенно при желании. Здесь тоже в воздухе стоит История, истории, и все-таки я никак не дома. Скорей, наоборот. В неожиданное время, в неожиданном месте – это как раз про меня. Все старые планы наперекосяк, все прежние замыслы – побоку. В сущности, как раз сейчас я должен был бы готовиться к поездке в Чили. И я обязательно когда-нибудь пересеку Чили с севера на юг. Может быть, даже окажусь в Антарктиде. Это давняя мечта, она тревожит меня еще со времен кругосветки, – прокатиться на мотоцикле по вечному льду. Пусть всего пару километров – какая, в сущности, разница? По крайней мере, до меня еще ни одному идиоту подобная идея не приходила в голову. Или я обольщаюсь? Ладно. Там, где я сейчас, этот вопрос не имеет ни малейшего значения. В тегеранской кальянной над горной речкой, среди студентов, молодых бизнесменов и старых киношников, мне, как и многим европейцам на Востоке, кажется, что время почти остановилось. И какой же это обман, самоуспокоение прилипчивого разума…
После долгой и непростой дороги пауза – самая соблазнительная вещь на свете. Выпадаешь из потока, сидишь себе, куришь.
За спиной четыре тысячи километров, путь через пески и степи Казахстана и Узбекистана, безумное число препятствий – падения, поломки, пограничные траблы. С чего все началось? Казалось бы, простая история.
В прошлом году я показывал в Питере документалку, к которой имею самое прямое отношение. Она так и называется – «Это все мое». Фильм о путешествии от Сахалина до Санкт-Петербурга на мотоциклах «Урал». Мы с друзьями повторили маршрут моего деда, участника знаменитого ралли «Родина». Тогда его приурочили к 50-летию революции. В прошлом году было сто лет революции, но как же изменился мир! К лучшему, к худшему? – все это пустяки, пустые разговоры. Наверное, все-таки к лучшему, но совсем в другую сторону, чем они мечтали пятьдесят лет тому назад. Однако есть то, что объединяет нас, вопреки всему – политическим лозунгам, домашним привычкам и художественным вкусам. То же неохватное пространство, которое мы прорезали через полстолетия после них – почти так же, как и они; тот же порыв, то же стремленье – с востока на запад.
…После просмотра, как это часто случается, мы долго и возбужденно болтали с друзьями, не могли остановиться. Странствия всегда провоцируют. Длинные рассказы, оживленное: «А вот я… а вот мы…» Наши собственные истории вплетаются в общую сказку о стране и государстве; судьбы наших родителей, их родителей и так далее, до седьмого колена. Коньяк, виски, сигара, старый приятель Вадим, коренной питерец Ипполит, прекрасная хозяйка дома Инга, муж ее Костя, мой давний партнер по бизнесу, за окном – центр Петербурга. Что еще надо для задушевной беседы? Глаза блестят, лица раскраснелись…
Уже вечером, когда все укладывались спать, Инга решила сделать мне хороший подгон – принесла стопку старых машинописных листков с правкой синим химическим карандашом.
«Вот, посмотри, – сказала она, – немного в тему. Дневники моего деда, Бориса Семевского, участника автопробега по пустыне 1933 года. Они тогда, на тех смешных и постоянно ломавшихся машинах, в основном, первых советских и потрепанных американских грузовичках, прошли сквозь пески, по полному бездорожью, несколько тысяч километров. Если вчитаться, больше всего это напоминает банальный подвиг. Зачем, ради чего? – они были уверены, а мы хренеем. И знаешь, где-то их путешествие рифмуется и с мотопробегом твоего деда, да, собственно, и с твоей историей».
Я произнес стандартное «спасибо», взял стопку пожелтевших листков, и уже не мог оторваться до утра. Глоток виски, сигара, и снова полное погружение в дела и замыслы людей, подобных которым давно уже нет и, может быть, никогда не будет на этой земле.
Они двигались вперед, твердо уверенные в том, что после них мир станет другим. Лучше, совершенней. Они знали, что им дано преобразовать небо и землю, дать пустыне – воду, людям – свободную и благополучную жизнь. А чем все это кончится, как разрешится, даже не могло прийти им в голову. Если они в чем-то и сомневались, то о своих сомнениях не могли попросту заикнуться, – под страхом смерти. Но в любом случае тут присутствовала страсть искренних пассионариев, – как сказал бы Лев Николаевич Гумилев, еще один неизбежный герой любой азиатской истории.
А на чем сердце успокоилось? Смешно сказать. Сегодня, когда я курю в этой тегеранской кальянной, у правнучки Семевского Даши день рождения. Ей исполняется два года. И она с младенчества – гражданка США. Мир то ли усложнился, то ли упростился до крайности. Мы и сами не знаем, чего хотим, иногда это выглядит красиво, иногда убого.
…Я стал читать, с каждой страницы все внимательней. Останавливался, думал. Конечно, тяжелый воздух эпохи корежит каждую фразу этого текста. Автор чистит свой дневник от себя, тщательно изымает не только лишнее, но и личное. Остается лишь движение, преодоление, прорыв. Прорыв через пространство и время, прорыв – вопреки любым трудностям, вопреки, казалось бы, самой природе вещей. Если бы среди них появился ницшеанский сверхчеловек, он не стал бы долго разговаривать, осмотрелся бы и взялся за работу.
Шли они так:
«Первый подъем преодолен. Наверху несколько легковых, шестерка, девятка и наша восемнадцатая. Понемногу подползают полуторатонки №7 и 10. Валимся в песок. Но нет – отдыхать нельзя, сзади осталось еще много машин, и главное, три «амушки»>1. Пешком возвращаемся к началу подъема. Там горит тяжелая, нервная работа. На подъем укладываются резиновая лента и веревочная лестница, но здесь мало помогает и это сооружение. Приходится тащить машины на себе. Спереди каждой машины привязываются два каната, в них впиваются люди. Остальные плотно обхватывают машину. – Раз, два, взяли – раз, два, дружно…
Так, одну за другой, поднимаем машины. А где-то в стороне тоже шум мотора, крики, команды. Это представители Горьковского автозавода проводят несколько машин обходным путем. Тяжелая была ночь. Она не поддается описанию».
…На пределе сил, надрывая жилы, не жалея себя. Не надо романтики, мы тоже так умеем. Но стимулы и мотивы – совершенно другие.
