Некогда ведущий научно-исследовательский институт Минерального сырья сжимался под гнётом перестройки. Бюджетное финансирование практически прекратилось, зарплата ничтожна – выживай, как можешь. Научные сотрудники увольнялись по три-четыре человека в месяц. Везунчики устраивались консультантами в столичные офисы акционированных горнодобывающих компаний, другие, просачиваясь, как рыба сквозь дырявую сеть, исчезали бесследно.
Сергей присутствовал на рабочем месте несколько часов, остальное время преподавал в высших и средних учебных заведениях, иногда ему вместе с руководителем отдела Семёном Арнольдовичем Цесевичем удавалось заключать или участвовать в договорах. Большую часть заработка он тратил на строительство дачи.
Администрацию охватила лихорадка оптимизации, она сводилась к тому, что освободившиеся кабинеты сдавали в аренду крохотным фирмам: по официальному договору – одна сумма, а в свои руки (обязательно в валюте) – другая.
Сергея подселили в кабинет к Цесевичу. Однажды, вернувшись с лекций около двух часов дня, он застал Арнольдыча за обычным занятием: тот что-то искал. Не вынимая руки из ящика, сухо, требовательно спросил:
– Сергей Михайлович, где мой документ? Небольшая схема. Поищите в своём столе.
Такое поведение было объяснимо: человек пожилой, болезненный, да ещё куриная слепота, но все же это как-то нехорошо, поэтому Сергей ответил также недружелюбно:
– Семён Арнольдович, я не имею привычки шарить по чужим столам. – И добавил: – Мои бумаги тоже иногда меняют свои места.
Начальник сразу сменил тон:
– Ну, может быть, случайно, среди листов по нашему последнему договору затерялось что-нибудь похожее на план горных выработок, я ведь беру материалы на дом, а после правки даю вам прочитать.
– Нет, у меня случайно не бывает, я заметил бы сразу!
На этом разговор прекратился. На следующий день, за обедом, Цесевич ласково поинтересовался:
– А не могли бы вы, Серёжа, организовать небольшой геологический отрядик, съездить в поле?
– Но ведь в институте финансирование полевых работ прекратилось?
– А мы как бы в командировку, я с директором договорюсь.
– Ну если так, то попробую.
Сергей уже почти забыл об этом разговоре, но как-то утром Цесевич подсел к нему и, извинившись за оплошность, раскрыл папку:
– Я нашёл схему.
Это был стандартный лист для пишущей машинки из некачественной грязно-жёлтой бумаги.
– Смотрите, Серёжа, я здесь, в исправительно-трудовом лагере, добывал золото. Копали, конечно, заключённые, а я показывал, где брать руду. Видите, это административный корпус, в нём мы камералили и жили; а это казарма охраны; вышки – их всего четыре, с них хорошо просматривалась вся территория, правда, они были деревянные и уже, наверно, сгнили, но бетонные основания остались; вот здесь располагалась дизельная электростанция мощностью, достаточной для освещения и работы небольших агрегатов – жалко, что её бросили; это склад для продуктов, рабочей одежды и хозяйственного инвентаря; вошебойка и баня в одном здании. Все строения из камня.
Три штольни на два горизонта, они ещё тогда были неустойчивы, а сейчас и подавно обрушилась; кружочками обозначены норы, в которых копали золотоносный песок, – по пять в одном кусте, они ограждались колючей проволокой, центральный спуск охранялся солдатом. Насколько я помню, таких кустов нарыто около четырнадцати. В центре лагеря установка для промывания песка и отделения от него золота, вода поступала самотеком по узкому каналу из реки. Крестиками обозначена насыпь из белого песка – хвостов обогащения золотоносной россыпи.
Сергей слушал молча. Потом для поддержания разговора всё же спросил:
– Насколько можно судить по условному знаку, под номером один тоже обозначена штольня?
– Да, она вырублена в пустой породе – гранитах. Её длина небольшая, метров шестьдесят. В ней хранили в стандартных деревянных ящиках взрывчатку, а в стальных – взрыватели.
– А эти две параллельные линии, подковой огибающие лагерь с севера?
– Пологая гряда. Зэки жили на её южном склоне в шести землянках, по десять человек в каждой.
– Ну и что дальше? Зачем мне всё это знать?
– А дальше, Серёженька, то, что, когда в стране началась перестройка, развал и хаос, я пошел на повышение в геологическое управление, но продолжал курировать это месторождение. Потом перевёлся в Москву. Через полгода лагерь расформировали, рудник приватизировали, но из-за нерентабельности он почти сразу обанкротился, и его ликвидировали. – Семён Арнольдович пытливо посмотрел: заинтересовал разговор или нет? Убедившись в отсутствии негативной реакции, продолжил: – Вот тут мы и подходим к главной интриге… – Ещё раз критически оглядел Сергея, напряг губы и решился: – Представь, последним рейсом на приёмный пункт привезли только золотосодержащий песок, а не золото, по геологическим балансам его из недр извлекли, но в промышленной отчётности оно не фигурировало! – Цесевич задержал дыхание, словно шагнул на шаткий мостик, протянутый над пропастью. – Но золото, двенадцать килограммов, не испарилось! Более того, от своего покойного друга я достоверно знаю, что, опасаясь ограбления, его спрятали на руднике: к этому времени все дороги уже контролировали шайки хорошо вооружённых бандитов.
– Серёжа, разыскать его – наша задача! – воскликнул с болью Семён Арнольдович.
Складывалось впечатление, что Цесевич впал в старческий маразм. Разговор веселил:
– Вы, как большевик перед штурмом Зимнего, – задача! Ещё скажете, что «промедление смерти подобно». – Сергей едва сдерживал смех. – Да ваш друг мог проболтаться родственникам или ещё десятку неустановленных лиц.
Старик не обращал внимания на скептическую улыбку, его взор блуждал где-то далеко.
– Такой вариант не исключён, но будем надеяться на лучшее.
Сергею неожиданно представилось это лучшее, и он спросил:
– И что с ним делать? Ну, с этим золотом…
– Присвоить, поделим пополам. – Цесевич произнёс эти слова без выражения, как само собой разумеющееся. – Кстати, территория лагеря лишена древесной растительности и просматривается насквозь, так что незваных гостей вы заметите сразу. – Сказал он это как-то странно, с нехорошим подтекстом, но вовремя замолчал и продолжил тихим усталым голосом: – Мне уже тяжело жить – все-таки под восемьдесят, жене очень плохо. Нам необходим хороший домашний уход, сиделка, а детей нет. Есть племянник, но он непутевый. Мечтатель. Книголюб. Книжками торгует в разнос. Разве это дело? Но я его люблю, опекаю. Его отец погиб. Я хочу передать ему большую часть своей доли.
