Редактор Егор Шипилов
Иллюстратор Елена Гуляева
Дизайнер обложки Руслан Руденко
Корректор Анна Индралиева
© Ольга Шипилова-Тамайо, 2018
© Елена Гуляева, иллюстрации, 2018
© Руслан Руденко, дизайн обложки, 2018
ISBN 978-5-4483-9594-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Владивосток и другие мужчины
Её отца звали Владивосток. Правой ногой он стоял в Тихом океане, самом большом океане в мире. Левой ногой – на краешке Евразии, самого большого материка планеты. И у ног его лежал 9288-ой, последний километр Транссибирской магистрали, самой большой дороги на свете. Хотя сам Владивосток невелик, его знали многие в разных точках Земли. Он был постоянно молод, беспокоен, ярок и всегда на волне. И дочь Владивостока бесконечно обожала своего отца с той минуты, как появилась на свет.
После детства обожание стало менять формы, цвета и размеры. До тех пор, пока не превратилось в настоящую любовь.
Будучи маленькой, она хотела жить вместе с отцом всегда. Всю жизнь. Прошло время, одежда в её гардеробе доросла до 42-го, перестав менять размер. И ей не хотелось больше жить с Владивостоком.
Её манил мир, полный других мужчин.
Когда дочь Владивостока была подростком, отец познакомил её с Токио-саном, который жил неподалеку, через море, но совсем в другом космосе. Отцу это стоило денег, но он хотел, чтобы дочь его увидела интересное, лучшее, что есть рядом. Да, она была впечатлена Токио-саном как загадочной сказкой. Но совсем не поняла его. Через много лет она и Токио-сан встретились снова. Она стала старше, Токио-сан был все таким же свежим, одновременно архаичным и высокотехнологичным, в белоснежных носочках, с ухоженными волосами и гладкой кожей, источавшей экзотический запах.
Вряд ли он узнал её. Однако подал ей свою визитку. Подал двумя руками, смиренно склонившись перед ней в пояс на мгновение. Дескать, очень уважаю Вас, Дочьвладивостока-сан. Они прониклись друг к другу непреодолимым интересом. Правда, Токио-сан не имел привычки приглашать женщин к себе домой. Он очень стеснялся своей маленькой квартирки без кровати и стола. Иногда его жилище колыхалось от землетрясений на 10-ом этаже сейсмоустойчивого здания.
Он угощал её в своих ресторанах на шумной Гинзе, в старинной Асакусе и в тех, что неспешно плыли по реке Сумиде. Больше всего ей нравился кисловатый запах рисового сакэ. Этот запах брожения из времён первобыта говорил о Токио-сане очень многое – всё то, что скрывалось за японской скромностью и вежливостью. Он украдкой смотрел на неё, когда она украдкой нюхала сакэ. Она пила этот напиток прохладным и смаковала его во рту. Токио-сан же любил выпить сакэ быстро, горячим, прежде утопив в нём кожицу фугу, снятую со свежепойманной ядовитой рыбки.
Сладкое мясо из вареных фаланг огромного краба она ела и раньше, на противоположном берегу Японского моря, в доме отца – Владивостока. А вот поглощать живую камбалу смогла только благодаря Токио-сану. Во всём свете лишь он один умел преобразовывать эту простецкую рыбу в сюрреалистический феномен. Выловив из морской воды, тут же, не задевая головы и хребта, молниеносно нарезал её ещё пульсирующее жизнью мясо на тончайшие перламутровые пласты. В таком виде он возвращал плоть камбалы на её трепыхающийся в блюде скелет с неповреждённой нервной системой. За секунду делал из сырой морковки крабиков, сервировал ими распластанную и притом живую камбалу. Токио-сану было приятно видеть, как дочь Владивостока отправляла на язык пищу, никогда не бывшую мёртвой.
Душа Токио-сана была сконструирована из четырех больших островов и тысяч маленьких. Он веками работал над собой, медитировал, самосозерцался и созерцал, не растрачивался по мелочам, но вбирал из окружающих миров, даже враждебных, всё самое лучшее. Поэтому теперь острова и островки его души гармонично соединились многочисленными мостами. А её особенно восхищали подвесные мосты Токио-сана, легко противостоящие с помощью своей инженерно-ажурной красоты любым тайфунам. Ради этой ажурности Токио-сана она даже хотела остаться с ним!
Однажды зимой Токио-сан пригласил её в онсэн. Шёл снег. Они молча сидели вместе в горячем источнике: на их головы тихо опускались снежинки, а тела горячила родоновая вода. Токио-сан любовался её неяпонским профилем с острым носом. Она наблюдала за паром, покрывавшим горячую водяную рябь. «Мы как обезьянки на Хоккайдо», – думала она. «…………………», – думал он. Токио-сан, как всегда, был скромным. Чтобы скрывать своё специфическое любопытство. Поэтому ей пришлось провоцировать его. В онсэне это было легко. Она никогда не могла бы стать его женой или даже подругой. Но в любой точке земного шара при виде снежинок её тело вспоминало тот японский безмолвный горячий источник.
Этот мужчина с миндалевидными глазами жил совсем близко. Сеул и Владивосток часто бывали в гостях друг у друга, иногда работали вместе. Так что грех было не познакомиться с ним. Сеул услышал, как дочь Владивостока поет казачьи песни, и захотел видеть её у себя. И однажды она приехала.
Она замечала, что Сеул отличался от своего родного брата Пхеньяна. Взглядами на жизнь, и даже внешностью. Сеул имел достаточно высокий рост, более или менее светлую кожу офисного работника, свободные манеры и не по-азиатски широкую улыбку. Это сказывалось воспитание патрона-американца, проникшего на Корейский полуостров еще в 50-е годы. Сеул был фанатичным трудоголиком, не работал, а пахал. Его брат Пхеньян тоже пахал. Между тем, если первый получал за труд мясное бульгоги, отличный костюм и интеллектуальный автомобиль, то второй – всего лишь 300 граммов варёного риса в день. Впрочем, то, что они братья, можно было понять по запаху. Кожа обоих была пропитана вековым концентратом чесночного аромата. Её притягивал этот аромат.
Сеул не чувствовал, как быть романтичным с женщиной из Владивостока, но знал технологии. Потому что всё время много учился и впитывал. Она видела: в нём гармонично соединялись исконные корейские черты – аккуратность, прагматичность, обходительность и западные – педантичность, расчетливость, дипломатичность. Он не был таким загадочным, как Токио-сан, выглядел и вёл себя более понятно для неё. А ещё дочь Владивостока восхищали звонкие и упругие названия улиц, куда Сеул чаще всего водил её на прогулку, – Инсадон, Мендон, Итэвон.
Интересно, что Сеул был очень темпераментным в отличие от других азиатских мужчин. Она сразу догадалась об этом. Как только впервые услышала его игру на корейских барабанах. Затем догадка подтвердилась: мурашки бегали по её телу, когда Сеул играл джаз. По-своему, по-корейски, покрываясь блестящим потом, уже не смущаясь чувств и не стесняясь оргастичности ритма собственной музыки. Вероятно, он имел такой бурный темперамент, скрывающийся под белым воротничком хан-бока из-за того, что каждый день ел много жгучего перца. Или наоборот – любил жгучий перец ввиду бурного темперамента. Ей хотелось разгадать это. Ради острого вкуса Сеула она даже хотела остаться с ним!