В тот самый момент я старался забыться и представить, что никогда не знал ее. Однако мне следовало выполнить ее последнюю просьбу, которую она несколько раз настойчиво повторяла, пристально глядя прямо в глаза. Даня пообещал помочь мне в этом. Лун-ван сразу после произошедшего по-отцовски бережно завернул ее в мантию, сотканную из порфира, багряный цвет которой скрывал горячие пятна драконьей крови. Боги не стали сопротивляться и даже не успели бросить на меня, вынесшего тело на руках, свои презрительные взгляды.
– Куда мы направимся? – поинтересовался Даня, потирая красные глаза.
– Мой мальчик, видел ли ты край земли? А знаешь ли ты скалы, которые врезаются в Океан? Нам понадобится лодка.
– Я достану вам хоть сто штук, – глухо произнес старый дракон.
….
Лодка плавно и медленно скользила по глади холодной воды. С правого борта виднелись крутые склоны, заросшие голыми джунглями. Дальний Восток… Земля на краю, земля у обочины.
Я сошел на берег. Лес, тишина, сырость. Даня начал взбираться по скале через перевал. За перевалом показался открытый океан: бескрайняя, холодная, соленая пустыня. Это был ее дом, где все ждали и любили ее. Я спустился к воде и осмотрелся. Меня переполнили воспоминания о том, как она шла по берегу, оставляя когтистые следы. Ее накидка развивалась на ветру, а волны бились о щиколотки. По щекам медленно катились слезы – она делилась своей болью с морем, которое было для нее лучшим собеседником. Оно терпеливо выслушивало, затем давало совет и нежно обнимало, чтобы успокоить. Оно оберегало и делилось прохладой, кормило и делало душу мягкой и податливой.
– Укун, как здесь красиво, я могу тебя кое о чем попросить?
– Говори, что ты хочешь.
– Если я когда-нибудь покину этот Океан, ты можешь положить меня воон на той скале воон под той могильной сосной.
Я не думал, что этот день действительно настанет. Ее образ в тот миг глубоко засел в моей памяти. Вот та самая могильная сосна, гордо державшаяся за грубые скалы и не собиравшаяся сдаваться жестоким силам природы. «Здесь действительно хорошо лежать и любоваться морем. Ева, почему же ты не можешь забрать меня с собой? Тысячи лет я шел к тому, что ты смогла получить за одну-единственную секунду. Каждый раз я говорю себе, что привязываюсь в последний раз. Но каждый раз, как первый. И снова все по кругу, по кругу…».
– Укун, клади ее сюда, – сказал Даня тихо, вытирая слезы и подготовив ложбинку между камнями, корнями и сухими еловыми иголками, припорошенными первым снежком.
Я осторожно положил Еву, завернутую в мантию, и отпустил, приобняв.
– Было время, когда я также отпускал тебя. Вот почему все, кого я люблю, обречены на смерть и страдание?
Я пытался удержаться, чтобы не потерять лицо и не показать свою слабость.
– Укун, ты не виноват. Ты пытался защитить ее. Ты сделал все возможное.
– Я сделал из нее чудовище. Даня, обещай приглядеть за ней и вступиться перед Янь-ваном. Пусть она переродится, пусть у нее будет семья, человек, который полюбит ее и будет заботиться о ней, пусть…
– Укун, ну я же буду хоть иногда приходить к тебе. Ты не останешься один, я обещаю. Ты и так слишком долго был в одиночестве и все страдал от нескончаемых потерь, боли и страха.
– Нет, Даня, ты и так наприходился. Ты же видишь, что произошло. Я должен отпустить и тебя, и ее. Тебе следует сконцентрироваться на своем долге, прилежно учиться и слушаться Янь-вана и Безымянного. Еще приглядывать за Элизой. А я обещаю тебе, что позабочусь о твоей маме, сестре и, если надо, о Саше и его семье.
– Спасибо… Я никогда не забуду тебя. Мы все равно когда-нибудь встретимся, я обещаю. А еще… – сказал он, обернувшись, – я клянусь, что вытащу тебя отсюда. Я найду способ закончить твои мучения. Если не на земле, то в Аду. Но непременно отыщу.
Я слегка улыбнулся в знак благодарности. Он подошел ко мне в последний раз, крепко обнял и кинулся со скалы прямо на острые камни. Мое сердце на миг сжалось. Я отвернулся.
Постояв еще с полминуты, я побрел вниз по скале между могильных сосен, которые обступали со всех сторон. Я спустился на каменистый берег и сел прямо напротив островка «Томящегося сердца». В его недрах под смешной шапочкой из деревьев находился «Камень сердца», который, изнывая от волн, издавал звук, похожий на сердцебиение. «Там и осталось мое сердце, – подумал я. – Оно взаправду окаменело. Здесь я покинул двух самых дорогих людей, загубил, превратил их жизни в ад. Да и все, с кем я сближался, обрекались на муки. За что мне все это? Зачем я снова повелся на эту удочку?».
Прозрачная вода становилась неспокойной она мутнела и синела от злости при виде уродливого чудовище на берегу. «Даже море гневается на меня. Я забрал его дочь». Эти белесые исполинские скалы, покрытые панцирем леса из когтистых могильных сосен, эти влажные бирюзовые воды с лугами из водорослей… Как же это напоминает Южно-Китайское море. Такой же запах, дурманящий голову. Мне нужно выбираться отсюда, пока этот камень под островком не затрепетал от шторма и не разбился на сотни мелких частичек.
Я побежал по скалам, все быстрей и быстрей, как будто пытался убежать от себя и уничтожить воспоминания столетней давности. Возможно, мой рассказ покажется сумбурным, отрывистым и нелогичным, но что поделать, если в голове все перемешалось, сохранившись лишь бессвязными кадрами, лицами и ощущениями.
Я сопровождал монаха Сюаньцзана1 в Индию. То было мое наказание за все предыдущие деяния и единственный способ искупить грехи. Так как я верно служил и ответственно исполнял долг, нам была дарована возможность уйти в нирвану и избавиться от перерождений. Я шел к этому трудным и кропотливым путем, самосовершенствовался без сна и устали, не позволял себе сходить с намеченного пути. Я грезил нирваной и считал ее своим единственным спасением от мучительного бессмертия. Для существа, подобного мне, это было идеальным состоянием небытия. Я не мог попасть в Ад, мне не было места среди богов. Я был их шедевром, но вместе с тем главной ошибкой.
Нирвана – это Великое Все и Великое Ничего, это состояние, когда нет ни смерти, ни существования, но главное – нет страданий. А вместе с ними уходят желания и терзания. Не остается и каких-либо физических величин, способных измерить печали.
И я достиг ее. Несколько сотен лет пролетели в одно мгновение. Я обрел вечное счастье в вечной пустоте. Как умиротворен человек во сне, так же умиротворен и живой организм в нирване. Она, подобно черной дыре, утягивала в себя время и сжимала его до мизерной точки. «Самое страшное позади», – думал я, распадаясь и теряя свою личность, но мне не суждено было остаться здесь. Будда выкинул меня из абсолютного счастья, словно ребенка, которого выталкивают в жестокий холодный мир из теплого и уютного лона матери.
