Война идёт. Расту и я же…
И вот ума моя поклажа
Идти за мамой приказала,
Ушла, ни много и не мало,
В райцентр как, а то чрез горы.
Быстрее к ней! Легки все сборы,
Ведь был находчивый я мальчик:
В одной руке китайский мячик —
Он – прыг да прыг! – всё на резинке…
Крыла же бабочки‒картинки
Всё машут, едя на колёсах…
Игрушка то, чья ручка – посох
В другой руке моей везущей…
Ну путешественник я сущий!
И в горы так вступил упрямо —
Идти дорогой вдаль и прямо…
Иду‒спешу к тебе я, мама!
А тьма в горах высоких храма
В момент скрывает дня просторы,
Теряют вмиг свой облик горы,
И мрак вкруг властвует кипуче,
И нет дороги, скрыты кручи…
Шакалы стали в плаче детском…
Глаза сверкают хищным блеском!
И жил бы я? Да пограничный
Наряд объезд свершал обычный,
Уткнул в меня свет фар машины…
Он не видал такой картины,
Чтоб мальчик брёл один средь ночи
В горах, не плача с всей‒то мочи…
«Почто один? И чей, куда ты?».
В машину взяли – прочь дебаты! —
В детсад с утра и передали.
А мама близи все и дали,
Домой вернувшись, обыскала,
Убившись горюшком немало,
Ища пропавшего сыночка…
И побелела только ночка,
Звонок в село вдруг телефонный,
Ребёнок что пропавший оный
В детсаде там‒то, невредимый,
И хочет к мамочке родимой!
И прибыла она с подводой,
Вконец измаяна невзгодой,
И привезла домой обратно.
Ах, как же было нам приятно!
Но вдруг письмо пришло с Поволжья,
Мала что помощь, даже Божья,
Твоей мы ждём, езжай к нам, дочка!
Не одного взяла сыночка
Война проклятая… Стары мы.
А потому в хозяйстве срывы,
Иссякли силы уж с годами…
К отцу езжай, к родимой маме!
И паровоз нас вёз в теплушке
От гор подальше, чьи макушки
Проткнули небо над собою…
И было грустно нам порою…
Но всё же прибыли в село мы,
Где маме все и вся знакомы.
И были долгие объятья,
Врагу сквозь слёзы всё проклятья…
Жизнь продолжалась, всё мне ново,
И уж не надо мне иного.
