Агай[1], нас осталось всего восемнадцать…
Я на автовокзале. Приехал в село по незавершенным делам. Времена сменились, нет помощи от «отца-правительства», как прежде. Пришло то время, когда каждый ставит себе задачу и сам ее решает, лезет из кожи вон. Таким образом, нацепив семейный хомут на шею, сам и тащишь свою телегу. Ныне у каждого имеется своя задача. И ответственность также у каждого своя. Однако мы только начали понимать, что стоит выше помощи всех остальных. Я тоже среди этих людей, бегаю в жизненных заботах туда-сюда. Голова не на месте. В мыслях – обучить детей, достроить до осени дом, который начал строить в Бишкеке в этом году, – словом, сейчас пора множества проблем, давящих шею.
В надежде на такси подешевле прибывший из Бишкека ходил взад-вперед в ожидании. Ни о чем не подозревая, между тем заметил, что подросток невдалеке, нет-нет да и посматривая то в мою сторону, то себе под ноги, кончиком ступни ковырялся в земле.
Я, заговаривая с водителями каждого вновь прибывшего такси, спрашивал, когда они поедут назад и какова стоимость проезда. Не прошло и двух часов, как давешний мальчик, закрыв глаза, побежал прямо в мою сторону. Я отодвинулся, освободив ему дорогу, и он пробежал мимо, но повернул обратно и на глазах у людей с разбега обнял меня, сорванец. Он плакал и говорил какие-то слова. Я если слышу одно слово, то второе не слышу или не понимаю. А ему нет дела, слышу ли я или не слышу. То, что у него накипело в душе, он вперемешку со словами и плачем навзрыд выплескивал наружу, несчастный ребенок. Нагнувшись вниз, я увидел своего ученика Джанибека, которого учил в седьмом классе.
– Ой, Джанибек, что такое с тобой? – спросил я.
От него нет ответа. Не сумев прийти в себя, он, временами икая, продолжал плакать. Мне было так неудобно перед людьми! Я, как смог, приласкал его, гладя его волосы. И, будто чувствуя мою давнюю вину, дрожали мои руки, гладящие его. И он тоже крепко схватил меня, как будто поймал вора и не собирался отпускать.
Спустя какое-то время он говорит:
– Агай, вам следует уехать после того, как мы закончим одиннадцатый класс.
Это было так, как будто мне на спину с грохотом упал камень. Я не смог вымолвить ни слова. На некоторое время тело с головы до ног покрыло дрожью, язык отнялся и потерял себя. Когда вспоминал о них с чувством одиночества, я также тосковал. Я, как бы собравшись с мыслями, спросил:
– В каком классе учишься, Джаки?
– В девятом.
– Вырос, возмужал, хотя с тех пор прошло всего лишь два года. Вижу, понимаешь многое…
Как бы я ни хотел скрыть историю прошлого от окружающих нас глаз, однако охрипший от волнения мой голос выдавал меня.
– Такова жизнь, сынок. Не осуждай, время рассудит, – мягко сказал я.
И в этот момент меня охватила тоска, затаившаяся во мне на долгое время. Я не смог скрыть свои слёзы. Затихли окружающие в ожидании развязки.
– Как учатся Сайра, Болот, Марс, Керим? – спросил я.
– Нет, агай. Керим, Сайра, Алмагуль, Мээрим переехали.
Слышали вроде, в Россию, Казахстан. Из тридцати двух учащихся в классе нас осталось всего восемнадцать. Остальные перевелись в другие города, села, школы. Некоторые совсем не учатся. Не обо всех знаю. Кто-то скучает по школе, иногда приходит. Но со временем мы стали чужими, просто знакомыми. Некоторые спрашивают о вас, придете ли вы. Многие из нас разлетелись кто куда. И школа не такая, какой вы ее знали. Кажется печальной, темной. И сейчас, если посмотришь, выглядит сиротливо. Потеряла свой вид, совсем другой стала. Вы в Бишкеке получаете хорошую зарплату? Мы слышали, что работаете в магазине с турками вместе. Когда вы тайком уехали, не сказав нам ничего, ребята посчитали вас плохим человеком. Сначала мы подумали, что вы заболели. Сколько раз ходили к вашему дому! А однажды открыла дверь женщина высокого роста и прогнала нас. Она сказала: «Нет вашего агая здесь. Уехал в Бишкек, больше не ходите сюда! А если что потеряется в доме, то буду вас обвинять!» После этого мы перестали ходить к вашему дому. А когда по праздникам собирали деньги для поздравления учителей, то и вам подписывали открытку в надежде отдать её при встрече. Кажется, эти открытки до сих пор у Айнуры. Может, сейчас принести их вам, агай? – сказал Джанибек.
– Не сегодня, в другой раз, – ответил я.
– Я же хочу, чтобы и другие ребята увидели вас.
– Сынок, дорога дальняя, нужно ехать. Ты думаешь, мне хорошо? Ведь и меня душат жизненные проблемы, Джаки. Скоро придет зима. А дом еще не закончен. Остальное сам поймешь.
– Тогда переезжайте сюда обратно.
– Об этом тоже думал. Но пока мне лучше быть там, есть много других обстоятельств. Об этом, возможно, расскажу, когда приеду в следующий раз. Джанибек, пойдем сядем вон на ту скамейку, у меня нога онемела, – сказал я, уводя его подальше от посторонних глаз.
Таксисты и ожидающие пассажиры, не отрываясь, с презрением смотрели на нас. Быть может, они принимали меня за подлеца, бросившего жену и детей.
Мы вдвоём стали снова вспоминать наши школьные дни. Прошли обиды. Наслаждались воспоминанием о наших уроках, о тех сладостных днях, где осталась частичка нашей души. «Джаки рано лишился отца. Его отец погиб при автоаварии», – как-то говорила мне его мама. Мальчику нужен отец. Особенно они нуждаются в отцовской ласке. Какое счастье для мальчика – рассказать отцу о самом сокровенном, отвести душу! Словом, я его понимал, ведь все мы были когда-то детьми. К тому же Джанибек сам по себе был очень ранимым, любящим задушевную беседу мальчиком. Он быстро сближался с людьми – такова была его природа.
