Всю ночь море шумело.
Я лежала на постели без сна и слушала, как ветер бьётся за окнами, как скрипят старые ставни и вздрагивают в коридоре половицы. Мне казалось, что деревянные стены вот-вот сломаются.
Но наш маленький приют выстоял. Он такой же крепкий, как мы. И тоже ничего не боится.
Мы больше ничего не боимся.
Утром мы вышли на берег. Море, обманчиво спокойное, чуть слышно дышало, и при каждом выдохе поднимались лёгкие волны. Солнце едва пробивалось сквозь тяжёлые низкие тучи, но синева в их прорехах обещала, что к полудню распогодится.
На серых камнях мы увидели сор и лоскуты водорослей – дары ночного шторма. Ю-ю с азартом ребёнка бросилась искать сокровища. На этот раз ей повезло. Что-то блеснуло среди камней. Ю-ю наклонилась и подняла ржавую монету.
– Смотри, Ма, – улыбнулась она. – Привет с далёкой земли. Как думаешь, там, откуда она приплыла, должны быть люди?
Я взяла монету и повертела её в пальцах. Она сверкнула в луче солнца, как рыжие волосы Ю-ю. Из-за ржавчины нельзя было определить, из какой страны монета и сколько ей лет.
Зо отвлеклась от созерцания угомонившегося моря и посмотрела на нас. Я поняла по её лицу, что если бы она умела говорить, то сказала бы, что мы возимся с каким-то пустяком. Но для Ю-ю важно было всё.
– Ма, ну так что? – она нетерпеливо дёрнула меня за рукав кофты. – Если есть монета, значит, и люди есть где-то поблизости?
– Не знаю, милая, – честно сказала я, вернула Ю-ю находку и погладила её по волосам. – Правда, не знаю.
Мы никогда не говорили об этом с тех пор, как оказались втроём. Мы запретили себе об этом говорить, хотя ни словом, ни взглядом не сказали друг другу о запрете.
Об этом стучит кровью в висках моя головная боль.
Об этом шепчет бессонница Зо, когда она сидит на крыльце, глядя на вздыхающее в темноте море.
Об этом блестят в голубых глазах Ю-ю слёзы (она думает, что я их не замечаю).
Об этом говорит наше молчание.
Мы думаем, что мы последние, кто остался на земле.
…Две зимы назад прежний мир был уничтожен. Страшные пророчества не сбылись дословно: люди те ещё писатели. Все реальные сюжеты оказались страшнее тех, которые сочиняли политики, учёные и религиозные фанатики. То, чего мы со страхом ждали, принесло то, что мы и представить себе не могли. То, что тянулось годами, завершилось за несколько дней.
Вслед за Великой Битвой пришла Великая Пустота.
Всё, что я запомнила из последнего дня перед Пустотой – зелёное облако, опустившееся на наш маленький, оскалившийся руинами город, и автоматическое оповещение об опасности. Я была единственной, кому оно предназначалось – в моём полуразрушенном доме и на всём пространстве, которое когда-то называлось жилым кварталом, в живых оставалась только я.
Я пряталась в подвале трое суток. Во всяком случае, так подсказали мои ощущения – моё чувство времени всегда было острым. Сухое печенье, две бутылки воды и молитвы к небу, которое мы забыли – вот всё, что у меня имелось, чтобы не умереть в сырой, пропахшей плесенью темноте. По мне, если уж умирать, то снаружи, на земле. А под землю успеется после.
Не знаю, чем было начинено зелёное облако, но когда на четвёртый день выбралась наружу, увидела, что асфальт на детской площадке покрылся белым налётом, а осенняя пожухлая трава стала чёрной.
Я прислушалась. Ни звука, только обессилевшая тишина. Ветви сухих деревьев, покачиваясь на холодном ветру, царапали серое пустое небо.
Я сделала шаг. Ещё один. Я медленно вдыхала и выдыхала воздух, пытаясь ощутить, несёт ли он в себе смерть. Ждала, что вот-вот упаду и скорчусь в удушье, но ничего не происходило. Я осторожно ступала по земле, принюхиваясь и оглядываясь по сторонам, как зверь. И каким-то звериным чутьём понимала: это конец. Конец Великой Битве. Конец всему.
Пройдя два квартала, я услышала тихий плач. Он доносился из-за покореженной трансформаторной будки.
На земле, обхватив голову руками, сидела девочка лет десяти. Её рыжие волосы были спутаны, на коленках, едва прикрытых синими лохмотьями, кровоточили ссадины.
– Эй, маленькая, – позвала я тихо, чтобы ненароком не напугать её. – Лучше вставай: земля, кажется, отравленная.
Она подняла на меня зарёванную мордашку. И в следующее мгновенье вскочила на ноги, подлетела ко мне и обхватила за талию. Так и вросла тонкими пальчиками в моё грязное платье. Я растерянно погладила её по голове. Я и забыла, что могу быть кому-то нужной.
С минуту мы стояли, обнявшись, посреди разрушенного отравленного города – два человеческих зверька, вцепившиеся друг в друга, как в последнюю не сломанную ветку.
– Я вышла… – всхлипывала девочка, – а вокруг никого… А ба не успела в подвал… Я видела… она лежит во дворе… Ба… моя ба…
Я вздохнула. Откуда-то из памяти всплыла нежность.
– Моя ты хорошая, – я теснее прижала её к себе. – Если хочешь, буду твоей ма…
Она перестала плакать и заглянула мне в лицо: не лгу ли я?
– Как тебя зовут, маленькая?
– Ба называла меня Ю-ю.
– Хорошо. Ты не против, если я тоже буду тебя так называть?
Девочка кивнула головой.
– А я буду называть тебя Ма.
Так я встретила Ю-ю.
Так я стала Ма.
Четыре дня мы бродили по городу-кладбищу. Кое-где на земле валялись стальные «жуки». Раньше они разбрасывали над городом «семена», внутри которых был яд или взрывчатка. И хотя я знала, что ими больше никто не управляет, они всё равно наводили на меня дрожь.
Иногда мне приходилось говорить Ю-ю, чтобы она отвернулась. Это было тогда, когда мы находили покойных. Их много лежало на земле. Тех, кто не успел спрятаться от зелёного облака. Тех, кого убило ещё раньше.
Завидуют ли они нам?
Из живых мы не видели никого. Я заглядывала в обугленные провалы подъездов. Кричала, срывая голос: «Есть тут кто живой?» И эхо моё было страшным ответом.
Мы ночевали в опустевших домах. Наскребали в комнатах, которые раньше были кухнями, остатки еды. Вытаскивали из шкафов чужую одежду. «Скоро зима, – сказала я. – Нужно найти что-то тёплое». «Мы как мародёры?» – хитро щурилась Ю-ю, примеряя очередное платье или свитер. «Нет, мы пираты, – отвечала я и делала страшные глаза. – А это наши трофеи». Ю-ю задумывалась: «Если мы пираты, то должно быть и море?»
Зо мы встретили на пятый день наших блужданий.
Увидев её, Ю-ю вцепилась в мою руку.
– Кто это? – шёпотом спросила она. – Смерть?
По разбитой дороге сквера навстречу нам, сильно шатаясь, шла женщина. На ней была серая пижама, похожая на больничную или тюремную. Длинные, совершенно седые волосы развевались на ветру. Глаза её смотрели прямо перед собой и как будто ничего не видели. Она бы, наверно, прошла мимо нас, если бы я не тронула её за руку, когда мы поравнялись.
