Порывом ветра край тюлевой занавески занесло на лицо спящего, взметнуло и вернуло назад, касаясь едва дрогнувших губ молодого человека. Следующий порыв ветра, более сильный, чем первый, прямо-таки взбесил хлеставший по лицу тюль. Пытаясь унять наглое щекотание, мужчина повернулся на правый бок, в надежде избавиться от летающей над головой ткани. Но и там она не давала ему покоя. Схватив за кончик назойливой занавески, мужчина шепнул: «На-та-ша, На-та-ша, не ускользай… останься…».
Новый шквал, мощнее двух предыдущих, опрокинул на него вместе со шторой и карниз, прикреплённый под потолком кое-как. Шум от упавшей перекладины заставил бедолагу вскочить с кровати и захлопнуть распахнувшееся окно. Сон слетел с него как лёгкий тюль – скользнул с головы к лицу, скатился с плеч и, плавно струясь, ушёл вниз. Слетел до того, как будильник, заведённый на семь утра, завёлся и отбился в звонкой падучей, раздербанив остатки сладкой дрёмы.
Выпутавшись из кружевной пены, но ещё в тумане сновидений, молодой человек силился соотнести приснившееся с внешним миром. Это оказалось не под силу не перешедшему в дневное бодрствование мозгу, да и мышцы расслабились за ночь. Насупленный взгляд его сопровождал полёт ткани, и, сменив гнев на милость, светлел под невесомой прозрачностью занавески, облаком взметнувшейся ввысь и вальяжно распластавшейся на постели. Видение, которое только что приснилось, рассеялось, растворилось и уползло в заумь причудливых узоров.
За последний месяц этот сон повторился трижды. Может, виной роман Толстого и его героиня Наташа Ростова?! Из урока в урок и образ любимицы автора, и её амурные истории то с одним, то со вторым, а в развитии романа и с третьим, превратились в своего рода наваждение. С самого начала учитель словесности выбрал собственную тактику изучения сложного произведения через чувства героев и восприятия их его питомцами, вплетая в любовную канву исторические события и военные действия. Как ещё завладеть вниманием ребят, у которых музыку тела играют пробуждающиеся гормоны?.. Подобное – подобным. Любовью. Язык фактов, дат, эпохальных явлений преодолевался ими с большим скрипом… Другое дело – язык любви…
Не далее, как вчера, войдя в класс, он загадочным тоном произнёс: «Та часть класса, которая хочет „жить“ у Ростовых – налево, а другая, что симпатизирует Болконским – направо». (1) Класс охотно подчинился. Зная своего учителя, ребята поняли, что предстоит очередной затейный урок, продолжения которого ждали. И сейчас времени зря не теряли. Разбежавшись по партам, – со скоростью бега тараканов по углам от внезапной вспышки света, – они выжидательно смотрели на Алексея Сергеевича.
– Теперь, когда каждый из вас определил, в какой семье хотел бы «жить», аргументируйте причину выбора. Вспомните всё, что на уроках мы узнавали об этих семьях, что вас привлекает в них, и почему предпочтение отдаётся именно этой семье, а не другой… Благодаря живым играм и собственным методическим приёмам, изучение текста переставало быть формальным и навязанным, интерес к предмету усиливался от вовлечения учеников в сценки из романа.
Дети погружались в атмосферу склада и быта семей изучаемой эпохи через личные ощущения, входя в роль персонажа, которого сами же выбирали для обсуждения, исходя из симпатий и близости характера; импровизировали, включая в авторский текст свои реплики и движения, которые им казались уместными для данного эпизода; и творческая работа, приближая историю, делала её зримой и понятной.
Пока они шушукались и листали конспекты, учитель вдумчиво смотрел в окно. За ним цвела акация. Она вошла в его мир и осеняла неотвязными мыслями каждый раз, когда он видел перед собой цветущее дерево.
…Белые тяжёлые гроздья источали терпкий, дурманящий запах. На него, на этот аромат он тогда и пошёл, будучи с родителями в гостях у их друзей. Сидеть за столом со взрослыми скучно – весна и ровесники манили на свободу с непреодолимой силой. С такими же подростками, а шёл ему в ту пору двенадцатый год, выскочил в сад поиграть в прятки.
Сад большой, роскошный, с тропинками и зарослями; вдоль забора с внутренней стороны цвела белая акация, а внутри – плодовые деревья, уже расцвеченные мелкими цветочками. Бело-розовое царство… В нём и растворились его дружки, спрятавшись под кустами и деревьями.
Алёше удалось обнаружить одного за другим, без труда находя их скрюченные фигурки. Но последнего, Димку, найти оказалось совсем не просто. Этот был хитрее всех и спрятался надёжнее других. Пришлось обойти весь сад, зайти в дальние уголки, осмотреть все кусты, однако пацан провалился как сквозь землю. Застукать мокроносого было делом чести.
Оставалась неизведанной крайняя аллейка у забора. Алёша крадущимися шагами направился к ней, предвкушая близкое разоблачение корешка. Пытаясь поймать ухом знакомое шмыганье и хлюпанье, он раздвинул кусты, спутанные зеленью трав и листьев, и открыл было рот, округлившийся издать торжествующий возглас…
У забора, спиной к себе увидел мужчину, силуэтом напоминающего ему отца. Высокая фигура, русая шевелюра, рубашка в сине-голубую полоску, которую мальчик видел на нём всего полчаса назад, не оставляли сомнений. Он!
Алёша отступил на полшага, спрятавшись за ветками. С изумлением воззрился на падающие к щиколоткам джинсы отца и его странную позу… За ним кто-то другой мелькал, извивался, а сам отец, корчась в ритмичных непристойных движениях испустил странный звук, напоминающий победный крик радости.
Этот крик, сладостно привычный для мальчика по играм с отцом в «солдатики» из недавнего детства, сейчас вонзился в сердце острым клинком. Отец наклонился за упавшими брюками, и Алёша увидел за ним девушку с растрёпанными светлыми волосами, прижавшуюся к деревянному забору, узнавая в ней милую Агату, дочь приятелей их семьи, на которую порой смущался смотреть из-за её благородной красоты. Лицо её, обычно скромно-невозмутимое, теперь светилось. Выражение голубеющего счастья в распахнутых глазах напугало Алёшу нахальной неуместностью.
Сумеречное небо сомкнулось над деревьями и упало низко, лишая пространство воздуха, очертив перед потерявшими рассудок глазами мальчика противоестественную для понимания картину. Напирала сверху тяжесть, выворачивая живот наизнанку от увиденного. К месту и не к месту считалкой отстукивалась в висках некогда въевшаяся в память загадка:
Хищник, разевая пасть,
