Юлия Шахрай - Девушка, которая слышит голоса

1. Глава 1

В комнате темно настолько, что невозможно рассмотреть трещины в стенах или облупившуюся краску на потолке, но я знаю, что они там есть. Можно было бы представить, что я осталась в этом мире в одиночестве или вовсе нахожусь в безвременье, но тишину нарушает посапывание младших братьев, с которыми я делю комнату.

Засыпать страшно. Что если я ночью снова проснусь на кладбище, как случилось вчера? Повезло, что это произошло до первых петухов, и я смогла незамеченной пробраться домой огородами. А если бы уже наступило утро?.. Лучше об этом не думать. Может, это случайность, которая больше не повторится? Очень хочется на это надеяться, но что-то мне подсказывает… Лучше об этом не думать!

Может быть, попробовать и вовсе не спать? Смогу ли я? Если засну на уроке, станет только хуже – учитель хоть и добрый, но не до такой степени - наверняка напишет замечание в дневник, и мне потом влетит.

И спать страшно, и не спать страшно. Похоже, правильного решения просто нет.

Как бы мне хотелось, чтобы прошлая ночь оказалась лишь дурным сном…

Просыпаюсь от противного дребезжания. Резко сажусь на кровати и какое-то время пытаюсь вынырнуть из липкого кошмара, в котором я от кого-то убегала, но каждый раз этот кто-то находил меня, и мне снова приходилось улепетывать. А потом все повторялось снова. Наконец до меня доходит, что противный звук издает мой будильник. Выключаю его и тревожно осматриваю ноги. К моему облегчению, они чистые. Может быть, тот случай действительно больше не повторится, и я зря волнуюсь?

Натягиваю на себя платье, заплетаю косу и отправляюсь на кухню. Родители уже ушли на работу, а значит, я снова осталась за старшую.

Первым делом бегу справить нужду в деревянное строение за сараем, после этого скоренько умываюсь и бегом в хлев доить корову. Точного времени, когда пастух начнет собирать скотину на выпас, нет, так что на всякий случай лучше закончить пораньше.

Как в воду глядела – стоит отнести ведро с молоком в сенцы, раздается звук пастушьего рога. Выгоняю Марену из сарая на скотный двор и выглядываю на улицу. Уже пора? Или еще нет? Дожидаюсь, пока соседка выгонит свою корову, и только после этого выпроваживаю Марену. Теперь можно немного выдохнуть – самой главной заботой меньше.

Возвращаюсь в дом. Растапливаю печь, а затем скоренько убираю разбросанные вещи. Объедки со стола отправляю в миску для собаки, мою гору грязной посуды, протираю стол и подметаю. Критически осматриваю комнату – вроде все чисто, и матери на этот раз не к чему будет придраться. Наверное. Очень на это надеюсь. Хотя, если она захочет поорать, повод все равно отыщет.

В коридоре обнаруживаю чугунок с едой для свиней и жмых для кур. Сперва кормлю свинью, а после, вернув пустой чугунок в коридор, иду в курятник. Высыпаю курам корм, а в освободившуюся миску собираю яйца, некоторые из которых еще теплые.

Дома проверяю время – десяток минут до того момента, когда нужно разбудить детей, еще есть, поэтому перекладываю в тарелку четыре яйца и иду с ними к вдове бабе Мане, дом которой находится в паре минут ходьбы от нашего. Ее старший сын три года назад погиб, вот и осталась она одна. Каждый помогает, чем может – моя мать вот яйца просила ей каждое утро относить, а отчим дровами иногда делится.

У калитки останавливаюсь и опасливо прислушиваюсь. Вроде бы тихо. Осторожно поднимаю щеколду, приоткрываю калитку и заглядываю во двор. Вреднючей козы, которая любит подкрадываться и втыкать рога в самые чувствительные места, в обозримом пространстве нет, но по своему опыту знаю – расслабляться рано. Стремительно прохожу во двор, практически бегом преодолеваю расстояние до входной двери, распахиваю ее и шмыгаю в сенцы.

Облегченно выдыхаю, даю себе пару мгновений отдышаться, а затем стучу и захожу в небольшую комнату, всю обстановку которой составляют огромная печь, кровать с резным деревянным изголовьем, стол в окружении четырех табуретов, сундук и небольшой буфет с расставленной в нем посудой.

Баба Маня выходит мне навстречу. Приветливо улыбаюсь подслеповато щурящейся старушке:

- Я вам яиц принесла.

- Спасибо, доченька!

Перекладываю яйца в тарелку из буфета и внезапно слышу, словно мужской голос громко и четко произносит: «Тут он! Он тут! Тут!» Осматриваюсь, ища глазами гостя, с которым не поздоровалась, и улыбка сползает с моего лица – в доме всего одна комната и кроме нас с бабой Маней в ней никого нет.

Кто это? Кто? От страха покрываюсь мурашками. Может быть, мне показалось? Скомкано прощаюсь и спешу покинуть дом, но в спину мне вновь доносится напористое: «Да тут же он!». Волосы встают дыбом, воздух словно густеет и веет такой жутью, что все-таки срываюсь на бег. Останавливаюсь, только закрыв за собой дверь в комнату, которую делю с братьями. Захлебываясь рваным дыханием, чувствую, как бешено колотится в груди сердце.

Через какое-то время мой взгляд падает на часы и прежний страх вытесняется новым – если не потороплюсь, наверняка опоздаю, а значит, нарвусь на лекцию от матери. Снова начнет орать, что я лентяйка и дармоедка. А если сильно разозлится, мне и перепасть может.

Бужу братьев, выдаю им одежду с наказом одеваться, а сама иду на кухню. Разбиваю на сковороду шесть яиц и, пока они жарятся, скоренько разливаю молоко по стаканам. Отрезаю по ломтю хлеба и раскладываю вилки. К моменту, как братья успевают одеться и посетить туалет, яичница уже разложена по тарелкам, и мы можем приступить к завтраку.

Стремительно уминаю свою порцию и, дожевывая последний кусок, быстренько отрезаю себе сыр с хлебом, чтобы было чем перекусить в школе, и кладу его в сумку. После завтрака поспешно мою посуду и протираю столешницу, а затем выпроваживаю детей на улицу и закрываю за нами дверь на замок, ключ от которого прячу под одним из чугунков, на случай если кто-то из родителей вернется домой пораньше.

На улице уже дожидается Йон. Увидев меня он так лучезарно улыбается, что я сразу же забываю о своих тревогах и волнениях. Улыбаюсь в ответ:

- Привет! Вечно ты за мной заходишь, хотя должно быть наоборот.

- Кто же виноват, что ты такая копуша, - смеется он.

Притворно хмурюсь, но потом все-таки не могу сдержать смех. Йон всегда на меня так действует. Знаю, что он обзывается не всерьез, поэтому и не могу обижаться. Иногда я благодарю Богов за то, что он есть в моей жизни, иначе было бы совсем невыносимо.

Бабка моих братьев при виде меня строит недовольную мину, но как только до нее добегают мальчишки, ее лицо чудесным образом преображается и становится почти милым. Она так и не смогла окончательно принять то, что ее сын женился на женщине с ребенком. И меня не смогла принять тоже. С появлением близнецов ее неприязнь к матери несколько утихла, а вот ко мне - нет. При посторонних она еще сдерживается, но наедине иначе как выродком не называет.