Сквозь шторы, опущенные на окнах меблированной квартиры, нанятой миссис Хайнетт на время ее пребывания в Нью-Йорке, лучи золотистого солнечного света проникли в комнату наподобие кавалерийских разъездов наступающей армии. Было очаровательное летнее утро. Стрелки голландских часов в передней показывали тринадцать минут десятого, стрелки часов в гостиной одиннадцать минут одиннадцатого, стрелки часов на книжной полке без четверти шесть. Другими словами, было ровно восемь часов утра.
Миссис Хайнетт осознала этот факт, повернувшись головой на подушке, после чего открыла глаза и села на постели. Она обыкновенно просыпалась ровно в восемь часов.
Не была ли это та самая миссис Хайнетт, которая завоевала себе мировую славу, как писательница-теософка, автор трудов: «Распространяющий свет», «Нечто о завтрашнем дне» и многих других хорошо известных сочинений? Я очень рад, что вы задали этот вопрос, совершенно верно, это была именно она. Она прибыла в Америку, чтобы прочесть ряд лекций.
В то время в Соединенных Штатах Северной Америки от лекторов не знали куда деваться, ибо почти с каждым пароходом, приходившим из Англии, прибывала новая толпа английских лекторов. Романисты, поэты, ученые, философы и самые обыкновенные графоманы, словно какой-то стадный инстинкт охватил их всех одновременно. Это напоминало что-то вроде великого переселения народов в средние века. Тут были мужчины и женщины, диаметрально расходившиеся во взглядах на религию, искусство, политику и почти на все остальные вопросы; эти английские умники сходились только в одном отношении, а именно: что в Америке легко можно подработать на лекциях, и что все они вместе и каждый в отдельности могут одинаково легко «сделать сбор».
Миссис Хайнетт прибыла с первой группой иммигрантов. Несмотря на духовный характер своих писаний, эта женщина обладала значительной деловой сметкой. Таким образом, она была уже на полпути в Америку – прежде чем девяносто процентов всяких поэтов и философов успели отобрать чистые воротнички и получить свои фотографические карточки для наклеивания на паспорта.
Не без сожаления покинула она Англию, так как поездка рта требовала от нее некоторых жертв. Больше всего на свете любила она свой очаровательный дом «Веретена», в Гемпширском графстве, где в течение многих лет проживала ее семья. Этот дом был необходим ей, как воздух, Тенистые дорожки, серебристое озеро, благородные вязы и старый серый камень стен – все это было неразрывно связано с ее существом. Она чувствовала, что «Веретена» принадлежат ей, и она – «Веретенам». К несчастью, с холодной юридической точки зрения, это было не совсем так. Она владела домом только в качестве попечительницы своего сына Юстеса, до тех пор, пока он не вырастет, не женится и не вступит сам во владение имуществом. По временам мысль о том, что Юстес женится и введет в дом постороннюю женщину, возмущала миссис Хайнетт до глубины души. К счастью, ее твердая политика – не спускать с сына глаз и не давать ему возможности разговаривать с женщиной моложе пятидесяти лет – до сих пор предотвращала эту страшную угрозу.
Юстес сопутствовал своей матери и в Америку. Именно его легкий храп донесся теперь из соседней комнаты до ушей миссис Хайнетт, когда она, выкупавшись и одевшись, прошла в столовую, где ее ожидал завтрак. Она снисходительно улыбнулась, прислушиваясь к сонному дыханию своего сына. Она никогда не стремилась приучить его вставать так же рано, как вставала сама, тем более что, оспаривая его право на собственную душу, во всем остальном она была снисходительной матерью. Юстес встанет только в половине десятого, т. е. после того, как она окончит свой завтрак, прочтет письма и начнет свой деловой день.
Завтрак состоял из булочек, каши и суррогата кофе. Рядом с кофейником, содержавшим эту светло-бурую жидкость, лежала небольшая стопочка писем. Миссис Хайнетт закусывала и вскрывала их. Письма, большей частью, были от учеников и касались чисто теософских вопросов. Между ними было приглашение от «Клуба Бабочек» на еженедельный обед. Было также письмо от ее брата Мэлэби – сэра Мэлэби Марлоу, знаменитого лондонского адвоката. В письме говорилось, что сын его, Сэм, поведение которого миссис Хайнетт никогда не одобряла, в непродолжительном времени заедет Нью-Йорк – на обратном пути в Англию. Сэр Мэлэби выражал надежду, что она встретится с ним. В общем, довольно скучная почта. Миссис Хайнетт пробежала письма без всякого интереса, отложив в сторону два-три письма для Юстеса, работавшего у нее в качестве бесплатного секретаря, с тем, чтобы он ответил на них в течение дня.
Не успела она встать из-за стола, как в передней послышались голоса, и перед ней предстала служанка, ирландка, довольно почтенного возраста.
– Сударыня, там вас спрашивает какой-то джентльмен.
Миссис Хайнетт омрачилась. Она не любила принимать по утрам.
– Разве вы не сказали, что я никого не принимаю?
– Но, сударыня, он говорит, что он ваш племянник. Его зовут Марлоу.
От этого известия настроение миссис Хайнетт ничуть не улучшилось. Она не встреча со своим племянником уже лет десять и охотно отложила бы эту встречу на более долгий срок. Она помнила его маленьким сорванцом, который раза два, в периоды школьных вакаций, нарушил своим присутствием монашеское спокойствие и тишину их дома. Но кровь, как говорится, гуще воды, и поэтому миссис Хайнетт решила уделить племяннику минут пять. Войдя в гостиную, она увидела там молодого человека, более или менее похожего на всех других молодых людей. С того времени, как она в последний раз лицезрела его, он, по-видимому, порядочно вырос, – как это нередко случается с мужчинами в возрасте между пятнадцатью и двадцати-пятью годами, – и в настоящее время достигал в высоту шести футов, в груди имел около сорока дюймов и весил, приблизительно, пуда четыре. У него было смуглое приветливое лицо, которое в эту минуту портило немного выражение неловкости и смущения, ну, точь-в-точь, как у заблудившегося кота.
– Хэлло, тетя Аделина, – неловко поздоровался он.
– Как живешь Самюэль? – спросила его миссис Хайнетт, недолюбливавшая молодых людей и недовольная тем, что ее утренний покой нарушен, решила с места в карьер, что ее племянник ни на ноту не исправился со времени их последней встречи, Сэм же, воображавший, что он давно уже вырос и стал мужчиной, пришел в смущение, чувствуя, что тетка, как и в прежние времена внушает ему некоторый страх. Она вроде как бы давала ему заметить, что он забыл побриться, а кроме того, у него было такое ощущение, словно он проглотил какое-то снадобье и от этого снадобья у него неприятно наливаются руки и ноги.
