День 6
– Санька, вставай, твою сучку убили! – брызгая слюной, кричал дед Лёня над кроватью внука. Борода у деда была дико взлохмачена, глаза сверкали: он вышел в огород по утренней нужде, а увидел страшное, безумное, чего не должно быть в огороде. На худых плечах деда болталась старая телогрейка, из-под неё до колен свисали синие трусы в белый горошек, мокрые снизу – с пережитым страхом мгновенно ушло и желание сходить в уборную, покосившуюся в конце огорода в кустах крапивы.
Но восемнадцатилетний внук Санька крепко спал, завернувший в одеяло с головой. Парень приехал на каникулы домой, в посёлок на берегу реки. Санька отучился первый курс в университете большого города на платном отделении, на что ушло три свиньи и бык. Ведь, по словам матери, что видному парню делать в захудалой деревне, в город надо, в город, там с нужным образованием работу можно найти денежную.
– Вилами её в брюхо саданули! – дед сорвал с внука одеяло и врезал ладонью Саньке по затылку. Санька с трудом проснулся, едва сумев разомкнуть опухшие веки. Долго соображал: чего дед орёт над кроватью, что деду надо? Жуткое похмелье раскалывало голову, сильно мутило. Санька проклял себя за то, что вчера напился до беспамятства, хотел показать Катьке, что он настоящий мужик, что она ему пофигу. Но она, зараза, только презрительно посмотрела на него и уехала с Котовым.
Шатаясь и хватаясь за стены, Санька побрёл на кухню, спотыкаясь о половики. Окунул красное, горящее лицо в бак с холодной водой и жадно стал глотать воду. Немного полегчало.
Санька посмотрел на деда, глаза никак не могли сфокусироваться и дед троился. Спросил, с трудом ворочая распухшим языком, шершавым, как наждачная бумага:
– Кого убили? Нашу собаку Венерку?
– Девку твою – Катьку! Тама – в огороде лежит! Голая и в цветах вся… – тут голос деда сорвался – представил увиденное – и хрипло, едва слышно добавил. – Ведь тебя обвинят. Ты же, паразит, вчера пьяным на всю улицу орал – убью! И топором махал.
– Где она? – Санька проглотил слюну и почувствовал – мозг замерзает.
– В огороде… что делать-то теперя? – Дед с трудом переставляя опухшие в суставах ноги, поспешил за внуком на улицу.
Солнце над посёлком ещё не взошло. Всё вокруг было предрассветно серым. Холодно и сыро от росы. Она крупными каплями покрывала половицы крыльца, траву, сложенные вдоль забора берёзовые дрова. Будто дождь ночью прошёл. Санька поёжился. Тут только заметил, что стоит на крыльце в одних боксерах. Снял со стены висящую на кривом гвозде телогрейку, в которой мать ходила доить корову, набросил на плечи.
Санька отворил калитку в огород и увидел Катю! И окоченел от страха. Дед сопел за спиной, тыкая палкой.
Девушка лежала на свежевыструганных досках настила-стола. Отец вчера сделал для разделки свиней: предстояло оплатить второй курс обучения. Девушка лежала совершенно голой, скрестив руки на груди. Голову охватывал венок из ромашек, а грудь, живот, ноги покрывали полевые цветы, что в изобилии росли на поляне за плетнём огорода между речкой и горой Крапивихой. С боков помост для чего-то обложили высокими, толстыми стеблями крапивы. «Как хворостом погребальный костёр», – мелькнуло у Саньки в голове.
– Вона, вишь куда её пырнули, – прошептал дед, указывая пальцем на четыре чёрных дырки выше пупка. – Только крови пошто-то нет и вилы чистые. Дед кивнул в сторону вил. Они были приставлены к бревенчатой стене бани. Саньку передёрнуло: он на миг представил, как этими вилами, держа их за ручку, перемазанную навозом, этими чёрными, острыми… в живот…
Санька ртом хватанул прохладный воздух, ноги подкосились. Парень сел на парник, смяв плетни огурцов. В тот же миг из-за горы Крапивихи вырвалось солнце, ослепило глаза. В радужных бликах Саньке представилось, что мёртвое тело девушки вспыхнуло огнём, как на жертвенном костре.
Санька мотнул головой и вдруг только сейчас ясно осознал, что произошло! Катя – студентка университета, его однокурсница, приехавшая с ним в посёлок на время каникул, лежит мёртвой на помосте для разделки свиней! В его огороде! Убитая вилами! И вся в крапиве и цветах!
С первых дней их приезда в посёлок всё пошло наперекосяк! Катя, девушка, в которую он влюбился с первого взгляда, как только она вошла в аудиторию на первое занятие, оказалась… Голубоглазая, светленькая, воздушная, такая вся чистенькая и вдруг…
«Что она со мной сделала! За что?! – Санька обхватил голову. – Я любил её и проклинал!»
В доме послышались вопли матери и перепуганный голос отца. Отец кричал: «Где штаны!?»
Санька обернулся. Деда рядом не было. Это он поднял с постели родителей. Рассказал про убитую Катю в огороде.
Дверь дома распахнулась так, что с косяка слетала подвешенная на удачу подкова. Глухо ударилась о половицы, скатилась в траву. В огород ворвался отец. Штаны он не нашёл. Рубаху натянул на левую сторону. Отец увидел мёртвую девушку в цветах, схватил сына за плечо и ударил кулаком в лицо. Санька взвизгнул и, как щенок, отлетел к бане. Ударился головой, сверху упал оцинкованный тазик.
В огород прибежала мать в старом, заношенном халате. Трясущимися руками никак не могла застегнуть мелкие сиреневые пуговки. Увидев убитую, заголосила, но тут же заткнула себе рот красной морщинистой рукой.
– Сашенька, да как же это? – тихо, боясь быть услышанной соседями, запричитала она. – Мы же в город послали тебя учиться. Последние денежки отдали, бычка закололи, свиней… А ты? Привёз её. Беда-то какая… Что же будет?
– Не убивал я её, мама! – Санька бросился к матери и спрятал лицо в её тёплой груди. – Не убивал!
Санька заплакал, протяжно завыл, понимая, что теперь ему не будет жизни.
– Полицию звать надо, – сказал отец. Сорвал с верёвки полотенце, окунул его в бочку с водой, вытер лицо.
– Они же Сашеньку заберут… – зарыдала мать, крепко прижимая сына.
– Не убивал я, мама! – рыдал Санька.
– Будут они разбираться-то, – вздохнул дед, достал папиросу, закурил.
– Вот что, сын, – сказал отец, выдернул у деда изо рта папиросу, затянулся, пытаясь унять дрожь в руках. – Я тебя сейчас в Горловку увезу, к деду Афоне, скажем – там ты ночевал…
– Сорок лет мужику, а дурак! – рыкнул дед, закурил новую папиросу. – А если кто увидит? И вся улица видела, как он вчерася домой пьяный припёрся. Правду говорить надо.
– Может, найдут убийцу? – в потухших глазах матери затеплилась надежда. – Не заберут Сашеньку.
– Найдут, – отец крепко пожал матери руку. – Саньку же все знают. Он, когда воробья из рогатки подстрели, всю неделю рыдал.
– Головой, а не одним местом, думать надо было, – дед бросил окурок на землю, затоптал его пяткой галоши. – Притащил из города эту сучку…
– Была такая миленькая, светленькая девочка, – всхлипнула мать.
