У меня ужасно болела спина. Пожалуй, такого неприятного пробуждения не было со времён студенческой подработки на стройке. Яркий свет не облегчил понимания, в каком месте я проснулся. Чьи-то голоса отдалённо приглушённые. Язык понятный, но суть разговора вызывала лёгкое напряжение.
– Рада, что Вы проснулись к завтраку. Согласитесь, холодный омлет с остывшими тостами – не самая приятная еда, ещё и в больничной палате.
– Что со мной? – во рту пересохло так, что я не мог узнать свой охрипший голос. Но убедившись, что я – это я, и что дар речи меня не покинул, сглотнув скудную слюну, повторил, – я в госпитале?
– Да, конечно. Теперь можете забыть о своей болезни – завтра Вас выпишут, сегодня отдыхайте. Я зайду после обхода, – милая девушка, с тривиальной внешностью работника любого медучреждения, покинула просторную палату. Я остался один, с завтраком и провалом в памяти. Помнил, как накануне резко кололо в груди и потом… Кажется, это было давно. Но в чём я полностью согласен – в том, что остывший тост приравнивается к ненавистному остывшему чаю, поэтому решил позавтракать, и уже потом разбираться, что всё-таки произошло.
Не успел я понять, что за странный соус они добавили в тост – не то горчица с вареньем или же это мёд с васаби, как в коридоре раздался крик.
– К нему нельзя, он ещё очень слаб, приходите завтра. Сэр, не вынуждайте меня звать охрану, – я узнал голос медсестры, которая так любезно заботилась о моём завтраке. Хотя от прежних нежных ноток женского голоса не осталось и следа.
– Идите к чёрту! Моника сказала забрать Кевина сегодня, и я помню это лучше, чем своё имя, – голос, похожий на пьяный бас, принадлежал старику, одетому, впрочем, достаточно прилично. Ворвавшись в палату, дебошир смотрел на меня так, словно бы я задолжал ему крупненькую сумму и теперь прятался на больничной койке с надеждой, что больному будет отсрочка. И вот этот, с позволения сказать, не слишком трезвый дедушка с победной улыбкой обнаружил должника и теперь возьмёт своё с процентами, надо понимать по его нахальному взгляду. Уж чем-чем, а азартом я никогда не мог похвастаться, поэтому беспокоиться было не о чем.
– Ну что, дорогуша, поехали, – незнакомец без лишних любезностей швырнул мне вещи со стула, и, усевшись на этот же предмет интерьера, нетерпеливо ждал, когда же пациент оденется и они покинут палату. Подмоги ждать было неоткуда, медсестра словно растворилась, а я, и так туго соображавший, решил, что лучше не спорить и механически следовать всем поступающим более-менее разумным предложениям этого дня.
Покинув больницу, я наконец-то рассмотрел окружавшую меня местность – типичные невысокие частные дома, заполнившие небольшую равнину, находившуюся в чаше разноцветных гор. Странно – казалось, сейчас по календарю лето, но пёстрая окраска лесов давала понять, что середина осени. Возле больницы одиноко стоял небрежно припаркованный старый вольво. Я сразу понял, что его хозяином был мой новый знакомый, любезно вытащивший меня с койки. Хотя мы с ним и не знакомы вовсе, что легко можно исправить.
– Простите, не могу вспомнить Ваше имя, – я старался придать своему вопросу лёгкости, насколько это было возможно, учитывая всю тяжесть, булыжником давившую на мой мозг и способность соображать.
– Кевин, давай садись, сегодня ты поведёшь, я перебрал, – похоже, бедолага не слышал мой вопрос и удивительно быстро для человека с нарушенной координацией открыл машину и уселся на место рядом с водителем.
Я несколько недолюбливал это занятие. Моя супруга Тильда – напротив, любила водить, поэтому я с невыдуманной радостью переложил на неё это, без сомнения нужное, умение. Конечно, если требовалось срочно сесть за руль – я мог, но не более того. Да и к тому же делал всё, чтобы это "срочно" оказалось вовсе к спеху.
Но сейчас ясно – отвертеться не получится, ровно так же, как и узнать имя старика, так как он, откинувшись на невысокую спинку кресла, уже глубоко спал, издавая сомнительно мелодичный храп. Хорошо, что успел кинуть на панель ключи. Хотя какой от этого толк – дороги я не знал. Более того, я даже не мог угадать окружающий пейзаж.
Меньше всего это было похоже на пригород Торонто, больше на Швейцарию, где мне пришлось прошлым летом провести несколько недель лечения у знакомого Тильды, так как моя жена себе не доверяла мое здоровье – слишком педантичным и требовательным врачом она сделалась за годы своей клинической практики. Поэтому доверила моё капризное сердце своему другу – профессору Штепсу из Берна. Поездка была малоприятной, и дело не в моей патологической нелюбви ко всем людям в белых халатах, а в том, что я постоянно пытался найти в их общении нежные интонации, чтобы как ревнивый муж предъявить факты, подтверждающие мои догадки относительно их сомнительно крепкой дружбы. Но ни одного повода не было, они общались даже более сдержанно, чем обычно. Тильда часто плакала, но взяв себя в руки, как истинный специалист пыталась на пальцах объяснить мой диагноз и все тысячу вариантов моего спасения.
Конечно, я не слушал. Смотрел на свою жену, сидя на жёстком матрасе кровати гостиничного номера, в руках сжимая бокал красного сухого, выторговав его у Тильды взамен на полное соблюдение всех не слишком нежных лечебных процедур. Смотрел на её непривычно спутавшиеся небрежные волосы, часть из них прилипла к мокрым от недавних слёз щекам, яркие губы (не от макияжа, а нервно искусанные), сосредоточенные глаза, но беспомощно проскальзывающий взгляд в поисках ответа. И снова разговор, утешения, взлёты и падения. Я просто откидывался назад, успевая поставить бокал на журнальный столик, и рассматривал заснеженные вершины Альп в панорамное окно. Тильда тихонько садилась рядом запуская свои длинные пальцы в мои волосы, продолжая меня успокаивать. Я закрывал глаза, не в силах больше заставлять её быть сильной, брал всё в свои руки. Потом были наши поцелуи с привкусом горечи солёных слёз, спасительные для меня и лечащие её. Она отдавала больше, чем я мог взять. Я брал только то, что видел на поверхности – избыток её чувств, чтобы она в них не утонула. Я никогда не интересовался её глубиной, не проверял, смогу ли раствориться в ней полностью – слишком скупым на себя я был. Почему был? Я же ещё есть, живой, значит есть шанс всё исправить.
От моих мыслей меня отвлёк резкий крик.
– Ну, чего мы ждём? Поехали, Моника вытрясет всю душу из меня, если мы не успеем к обеду. Моя старуха всю ночь готовилась к твоему приезду. Кевин, поехали, – потом сквозь зубы недовольно, но снисходительно добавил, – Харви моё имя, запомни это, сопляк.
