Ноябрь
– Что ж… полагаю, увидимся, когда увидимся.
Я не могу выговорить ни слова из-за комка в горле, а потому лишь киваю. Наши последние четыре дня с Джоной в Торонто прошли как в тумане. Блаженном тумане, который я еще не готова покидать. Водителю «Убера», что повезет меня домой после этого прощания, придется созерцать рыдающую меня на заднем сиденье.
В льдисто-голубых глазах Джоны мелькает неразборчивое выражение. Я все еще не привыкла к нему без бороды, хотя, признаюсь, мне пришлось по вкусу любоваться его точеной челюстью и ямочками на щеках. Он делает глубокий вдох и отворачивается; его сумка перекинута через широкое плечо, а между двумя стиснутыми пальцами зажаты посадочный талон и паспорт.
Я наблюдаю, как Джона передает документы сотруднику у пропускного пункта на рейсы, направляющиеся в США. Тот проверяет их всего секунду, прежде чем машет рукой в сторону стеклянных дверей таможенного контроля. По ту сторону Джону ожидает четырнадцатичасовой перелет домой. Через несколько секунд этот небесный ковбой пропадет с моих глаз и исчезнет.
Кто знает, когда я увижу его снова? Он прилетел сюда, чтобы лично сказать мне, что последние два месяца после моего отъезда с Аляски он был несчастен, что он не хочет становиться копией моего отца, всю жизнь тосковавшего по моей матери, что он намерен создать тех «нас», которые могут быть вместе. Что он готов провести свою жизнь рядом со мной.
Я еще не дала ему ответ, слишком страшно было решиться. Однако сейчас…
Сейчас я чувствую, как изнутри меня поднимаются слова – эмоции, рвущиеся наружу.
– Да!
В моих ушах бьется пульс.
Джона оборачивается и приподнимает брови.
Сошла ли я с ума? Может быть.
Но я полностью отдаю себе в этом отчет.
Я делаю шаг вперед и нервно сглатываю.
– Я вернусь на Аляску.
Потому что, побыв снова с Джоной – смеясь, предаваясь воспоминаниям и просыпаясь в его объятиях, – я убедилась в том, в чем сомневалась последние несколько месяцев: я безумно влюблена в него, и жизнь в Торонто без него для меня больше не имеет смысла.
Я устала прощаться с этим человеком.
Джона выходит из очереди и сокращает расстояние между нами, бросает сумку у ног. Сейчас пять утра, и мы мешаем потоку пассажиров, спешащих на свои рейсы, заставляя их обходить нас с обеих сторон. До моих ушей доносится ворчание, но мне нет никакого дела до недовольных в этот момент.
Суровая хмурая складка на красивом лбу Джоны, пристально вглядывающегося в меня, говорит о том же с его стороны.
– Ты это серьезно?
Я киваю.
– Да. Я имею в виду, если ты всерьез намерен переехать в Анкоридж…
– Когда? – требовательно перебивает он жестким голосом.
– Я не знаю. Как только смогу.
Сколько времени требуется, чтобы собрать вещи и переехать в другую страну? В страну, в которой я родилась и гражданство которой у меня по-прежнему есть, конечно, но в которой я не жила уже более двух десятилетий.
Его глаза сверкают решимостью.
– На Рождество.
Я смеюсь.
– До него всего месяц!
– И что? Тебе не хватит времени? – Это вызов, брошенный в типичной для Джоны прямолинейной манере. – Я отменил свою поездку в Осло к маме. И Агги с Мейбл будут тебе рады. Тем более что это первое Рождество без Рена. Тебе нужно приехать. – Его адамово яблоко дергается, когда он тяжело сглатывает. – Приезжай.
И где-то в словах Джоны, его тоне и том, как он смотрит на меня, я различаю тихую мольбу. По правде говоря, идея оказаться рядом с самыми близкими людьми моего покойного отца на праздники с каждой секундой выглядит все более заманчивой и все более осуществимой.
– Ладно, – выдыхаю я, и мой голос дрожит. – Если смогу, я приеду. Приеду, как только получится.
Он притягивает меня к своему крепкому телу и наклоняется, чтобы прижаться лбом к моему.
– Черт тебя побери, Калла, а ты знаешь, как заставить парня вспотеть.
Ухмыляюсь, потянувшись рукой вверх, чтобы провести кончиками пальцев по его заросшей щетиной челюсти. Я спрятала его бритву два дня назад, чтобы он не брился. Этот поступок показался мне поэтически справедливым после того, как йети все лето прятал мои косметички у себя на чердаке. К сожалению, Джону это не волнует.
– Прости. Решилась всего несколько секунд назад.
Хотя, если быть честной, думаю, я знала ответ все время.
– Да неужели? Потому что ты не можешь сказать мне подобное, а потом струсить. Мне придется выставить дом на продажу прямо сейчас, если мы рассчитываем хоть на какой-то шанс переехать с Аляски к следующему лету…
– Не струшу, – обещаю я.
И закусываю губу, чтобы удержаться от признания, которое едва не срывается с языка, мои щеки краснеют.
Челюсть Джоны напрягается.
– Что?
«Я люблю тебя». Эти три слова предназначались ему с той самой секунды, как только я услышала его смех на нашем крыльце, и все же не могу найти в себе силы сказать об этом. Смешно, учитывая, что силы переехать на Аляску ради него я нашла. Наверное, это потому, что он попросил меня. Если бы Джона признался мне в любви, то ответ сразу бы слетел с моих губ, в то же самое мгновение. Однако этих важных слов он еще не произнес.
– Не передумаю, – вместо этого произношу я.
Взгляд Джоны становится более сосредоточенным, оценивающим, словно он пытается прочесть мои мысли.
– Ладно.
– Ладно. – Я выдавливаю нервный смешок. – Вот черт, мы сделаем это!
– Сделаем, и это будет здорово, вот увидишь.
Он снова целует меня, медленно и настойчиво, его ладонь гладит мой затылок, а пальцы перебирают распущенные волосы.
Кто-то бросает: «Свалите с дороги», и Джона отстраняется, чтобы бросить на него угрожающий взгляд. Маленький человечек со сморщенным лицом опускает голову и сразу же делает вид, что это был не он.
– Мне пора. – Джона смотрит на свои часы. – Я и так уже опаздываю. К тому же мы разозлили половину аэропорта.
Я встаю на цыпочки, чтобы украсть еще один его поцелуй.
– Позвони мне, как только приземлишься.
Я получаю одну из кривых ухмылок в ответ – ту, которую раньше мне хотелось содрать с лица Джоны и которую так силюсь запомнить теперь.
– Удачно рассказать новости Сьюзан.
