Келли Мейнс, вся взвинченная, сидела на скамейке у детской площадки и, надвинув на нос солнцезащитные очки-«консервы», делала вид, что полностью погружена в изучение чего-то в своем мобильном телефоне. Ночь она провела в захудалом номере захудалой гостиницы, а рано утром нацепила на голову светловолосый парик и надела стильное вязаное платье для беременных. Бордовый цвет ей не шел, но иначе сегодня было нельзя.
В десяти ярдах от нее восьмилетняя Сидни Мор искрилась joie de vivre[1]. Волосы миловидной девочки скрепляли красного цвета заколки, которые очень шли к ее безрукавке и голубым джинсам от известной дизайнерской фирмы. Сидни носилась как угорелая по детской площадке вместе с ватагой визжащей ребятни, качалась на качелях, спускалась с горки, лазала по пластмассовым турникам, то и дело рискуя оступиться и упасть.
«Красавица», – думала Келли, не сводя взгляда с резвой малышки.
Как только девочка появилась в парке, все внимание Келли было приковано к ней и только к ней. Келли наблюдала за тем, как Сидни топает ножками всякий раз, когда спрыгивает на землю, съехав с горки, как бегает, мило вытянув вперед ручки, осторожно, так, словно боится упасть, как подскакивает на набитом древесными стружками мягком сиденье, премило хохоча. Каштановые волосы ребенка сверкали, находясь в совершенной гармонии с загорелой кожей и выразительными карими глазами. А эти веснушки! Премиленькие крапинки на щечках и на лбу!
«В детстве у меня были точно такие же, – подумала Келли.
Хотя стояла довольно-таки пасмурная погода, недостаток солнца отнюдь не портил этот чудесный весенний денек в калифорнийском Малибу. К тому же время от времени солнечным лучам все же удавалось пробиться сквозь тучи. Детская площадка располагалась не так уж далеко от края обрыва, нависавшего над пляжем Зума-бич, и находилась в нескольких минутах ходьбы от начальной школы «Кабрилло», в которой училась Сидни. Келли полной грудью вдыхала свежий, пропахший солью воздух. По периметру площадки росли роскошные калифорнийские деревья, столь непривычные глазу человека, всю жизнь проведшего в Огайо. Впрочем, земля под ними казалась сухой, ее покрывала скудная растительность, так что общую картину не оживляли даже голубые и желтые пятнышки диких цветов, произраставших у ограды парка.
Келли взглянула на экран мобильника. Двадцать минут пятого. В отчете Эрни говорилось, что приемная мать Сидни живет по четкому расписанию, никогда не позволяя себе задерживаться на одном месте более чем на полчаса. Поскольку с того момента, как она появилась тут вместе с дочерью, прошло около двадцати минут, Келли решила, что пора действовать.
При мысли о том, что случится, если что-то пойдет не так, ее охватил легкий озноб. Одна упавшая кость домино может вызвать падение целой конструкции. Со времени последней неудачи прошло четыре недели, почти месяц, но горечь поражения до сих пор ее донимала.
Круглолицая светловолосая Дебора Мор внешне совсем не походила на свою приемную дочь. Она была одета в открытое платье без рукавов с голубым цветочным рисунком. На ногах – сандалии на ремешках. Женщина сидела на скамье в нескольких ярдах от Келли, тоже уставившись на экран своего мобильного телефона. Выросшая в среде представителей высших слоев общества, Дебора Силлс вышла замуж за Джеффри Мора, молодого делового партнера ее отца Уильяма. Отец Деборы возглавлял занимающуюся экспортом фирму с миллиардным оборотом и головным офисом в Лос-Анджелесе. Теперь миссис Мор с мужем и дочерью жила в Малибу. Их особняк, который возвышался над омывающим Зума-бич океаном, стоил восемь миллионов долларов, а в услужении у Моров состояло пять человек, занятых с утра до ночи.
Из-за рисков, сопряженных с непомерным достатком, Дебора и Сидни никогда не покидали дом без Брюса Стайлса, мускулистого парня, надевшего сегодня узкие джинсы, алого цвета шелковую рубашку и кожаный пиджак. Спрятав глаза за темными элегантными очками, Брюс Стайлс сидел на скамье напротив, не очень умело притворяясь праздным отдыхающим. Впрочем, нельзя было исключить, что он делает это специально. Если он намеревался напугать потенциального злоумышленника, своей цели он явно добился.
Делая вид, что ей это дается с трудом, Келли привстала, оттолкнувшись от скамьи одной рукой и придерживая живот другой. Она неспешно направилась к Деборе, которая сидела в тени, отбрасываемой листьями пальмового дерева.
Опершись рукой о спинку скамьи, Келли глубоко вздохнула и произнесла:
– Ух! Ну и печет же на солнце!
Дебора, казалось, ее не замечала.
– Вы не против, если я здесь присяду? – опускаясь на скамью, спросила Келли.
Дебора в ответ не совсем искренне улыбнулась. Келли повернула голову и посмотрела на солнце. Следует ли продолжать разговор? Она уже чувствовала на себе пристальный взгляд Брюса. Телохранитель изучал ее поведение и мимику.
Прошло несколько минут, прежде чем Дебора покосилась в ее сторону и сказала:
– Мне нравится этот цвет.
Келли улыбнулась. «Знаю, что нравится», – подумала она. Она расправила складки на подоле платья.
– И мне тоже.
– Когда собираетесь рожать?
– Теперь совсем скоро.
Келли поморщилась, прикоснувшись к округлому животу.
Сунув мобильник в сумочку, Дебора посмотрела на собеседницу уже с интересом.
«Попалась», – подумала Келли.
Взглянув на играющую на детской площадке Сидни, она спросила:
– А у вас роды были легкими?
Дебора пожала плечами, явно не желая признаваться, что никогда не рожала.
– Если так пойдет и дальше, то это будет в первый и последний раз, – заявила Келли.
Дебора в ответ лишь улыбнулась. Следующие несколько минут миновали в непринужденной болтовне. Обсуждали, как следует растить детей. Все это время Келли приходилось тщательно стараться не замечать поднявшегося со своего места и неспешно направляющегося в их сторону Брюса. Если она выдаст себя, даст телохранителю понять, что знает, кто он такой, это вызовет ненужные подозрения.
Несмотря на нарастающее волнение, Келли, не торопясь, искусно вела Дебору к заранее приготовленной для нее ловушке. Словно невзначай, она упомянула, что в прошлом работала помощницей у фокусника. Уловка, как всегда, сработала. Быть может, внешне Келли вполне укладывалась в стереотип типичной помощницы фокусника, либо мысль о том, что беременная женщина может бессовестно врать, будто когда-то появлялась на сцене в весьма смелом костюме, просто не приходила людям в голову.
