ОЛЬГА
Он внутри меня.
Двигается, яростно и жестоко вбиваясь в моё мёртвое, но ещё живое тело. Нет сил
кричать, сопротивляться, даже думать. Это последний акт моей боли. Скоро всё
закончится.
Смотрю мимо него, на
мужа, тело которого распластано по полу, и из перерезанного горла красным
вязким пятном растекается багровая жижа.
В ушах всё ещё звон
от криков и выстрелов, злой беспощадный смех. В коридоре виднеется
окровавленная детская ручка моего маленького сына — он мёртв. Эти твари убили
его, забрали от меня навсегда.
Тело не моё. Я уже не
чувствую, как его сминают, терзают и насилуют, навеки уничтожая во мне женщину.
Всё разрушено и разбито на мелкие частицы. Погублено этими злыми и беспощадными
руками. Я – мертва.
Это ничтожество скоро
сделает своё мерзкое дело, и я тоже догоню вас, мои родные. Скоро!
Не могу дышать. В
висках застучало от недостатка кислорода. Каменные пальцы сдавили шею. Ни ноги,
ни руки не реагируют, чтобы спастись. Смерть? Да, пожалуйста!
Смотрю вдаль, на
потолок именуемым "небо", и улыбаюсь, предвкушая, как поймаю сына за
руку, крепко обниму и не пущу туда одного. Без меня. Мой мальчик всегда должен
быть со своей мамой. Со мной... Даже там!
"Боже", –
молю, – "дай мне скорее умереть"!
Это лицо – жестокое и
беспощадное – рассеивается от пелены моих беззвучных слёз. Как жаль, что именно
оно стало для нас всех последним. Стук в голове уходит в вакуум, сменяясь
мраком. Пустота.
Спасибо…
ОЛЬГА
Тяжёлый воздух разорвал
гортань.
Я жива? Боже, нет!
Нет! Едкий дым саднит горло, запах гари мутит рассудок. Они подожгли дом?!
Сыночек?! Мозг
прыгнул от моего резкого скачка. Нужно скорее вытащить его из дома! Падение на
пол. Ноги не способны передвигаться, но я обязана двигаться вперёд, к сыну. Он
же погибнет, задохнётся в дыму! Доползла до крохотного тельца, сгребла в
охапку, прижав к лицу. Холод и темно-багровые пятна изменили любимое личико, но
рассудок и сердце отторгает страшное, пичкая душу огромными дозами надежды и глупой
веры в лучшее.
Глупости, всё хорошо!
Нам просто нужно отсюда поскорей уйти! А потом я разбужу его, и маленькие ручки
крепко обнимут, развеяв весь ужас.
– Всё хорошо, милый.
Мама уже тут. Рядом. Я с тобой.
Адская боль в спине и
руках, кровь из промежности сочится по ногам. Лохмотья разодранного платья не
скрывают срамных мест, но я не способна это осознавать.
– Сейчас, родной,
сейчас!
Выползла с бесценной
ношей во двор. Поместье частично охвачено огнём. Горит сарай, баня, беседка,
домик для персонала, задняя часть нашего дома. Подъездная территория усыпана
трупами: наша домработница и гувернантка, охранники, садовник. Мёртвый пёс
возле конуры до сих пор дёргает задней лапой в тике.
Пламя огня окрашивает
весь этот ужас в яркий оранжевый цвет, серая пелена дыма заволакивает
пространство, сковывая лёгкие.
Капли. Вода? Может,
слёзы? Нет, просто дождь. Сам Господь увидел этот ад и плачет вместе со мной.
– Сашенька? –
посмотрела на личико сына, упав с ним на выстриженный газон. – Всё... Мы в
безопасности. Открой глазки, родной. Взгляни на мамочку, – поцеловала
заледенелые щёчки. – Ну, проснись... Проснись, мой хороший! Проснись,
пожалуйста!
Прижалась к мёртвому
крошечному телу, лихорадочно раскачиваясь и продолжая звать своё убитое дитя,
тормоша за плечики и гладя синюшное личико. Он просто уснул. Спит. Очень крепко
спит! Его всего лишь нужно разбудить. Сашенька?! Ну, пожалуйста...
Чьи-то руки сгребли
меня, тряхнули.
Он вернулся? Решил
удостовериться? Надрывно вскрикнула, сквозь пелену слёз пытаясь разглядеть.
– Ольга Николаевна.
Ольга...
Её больше нет. Она
убита, стёрта с лица земли. Дождь рассеивает ступор, и вижу насмерть
перепуганного, но знакомого мужчину. Это наш шофёр – Антон. Он коснулся лица,
пытаясь достучаться до моего сознания. Озирается в ужасе по сторонам. Вопросы,
слова проклятий, паника.
– Оля?! Что... что?!
Этого не произнести,
не спросить, не понять и не осознать. Это не умещается в голове, в сердце, в
понимание человечности.
Антон устремился в
дом, а я сильней прижала сына к груди. Холодное, податливое, пустое и безжизненное.
Я держу на руках своё мёртвое чадо. Его больше нет! Его отобрали! Забрали туда,
откуда не вернуть даже ценой собственной жизни. Осознав бесповоротность жуткого
факта, криком выпустила из себя боль утраты, протеста и безысходности. Раз,
чтобы малыш услышал меня и захотел
вернуться к мамочке. И два — до хрипоты в горле, до боли в груди, до
разрыва сердца, чтобы умереть вместе и не пустить его одного в темноту, которой
он всегда так боялся.
– Оля... Оленька,
тш-ш, – дрожащие руки Антона сжали в кокон. – Тихо, тихо...
Крик ушёл в
неудержимый рёв, воем раскатываясь по поверхности земли, эхом врезаясь в небо и
пугая вокруг всё сущее.
Дождь шёл стеной, не
давая пожару разгуляться и осаждая на начале. Моё уничтоженное и никчёмное тело
в руках шофёра маятником раскачивается, сжимая в руках крохотное и безжизненное
тело сына.
Вижу до сих пор, как
та мразь всё ещё убивает нас. Всё ещё вижу ЕГО жуткое лицо перед собой. Он,
наверняка, горд творением своих рук, рад, что уничтожил мою жизнь, что убил
столько невинных людей. Моих любимых людей. Убийца пришёл сюда, чтобы стереть
нас с лица земли? Так тому и быть! Пусть думает, что победитель. Но ты
просчитался, твоя жертва ещё жива и сделает всё, чтобы вернуть обратно свою
боль. Чтобы ты тоже вкусил её, но в сотню раз сильней. Я стану твоим
проклятием.
– Нужно вызвать
помощь, – Антон достал из-за пазухи сотовый, ломая весь мой дальнейший план
мщения.
Нет! Никто здесь не
нужен. Уже поздно что-то спасать. Ничего не осталось, кроме моей ненависти.
– Нет! Никто не
узнает, что мы живы, – процедила я и отобрала у мужчины средство связи, выкинув
куда-то в траву.
Высвободилась из
объятий шофёра и поднялась с ребёнком на ноги. Антон вскочил, придерживая меня и мою бесценную ношу.
Шагнула от него к дому.
– Нет, Ольга, там
опасно, – тут же вцепился в моё плечо, желая остановить.
Ни черта ты не
понимаешь!
– Не трогай! –
рявкнула не своим голосом, отчего мужчина невольно попятился.
Я шла обратно в
убитый дом, чтобы уничтожить семью Бранга
до конца. Войдя, осторожно уложила тело сына на диван. Погладила светлые
волосики, личико, ручки, ножки. Боль капканом сдавила горло, мышцы, грудь.
"Я оставляю тебя
так, Сашенька. Больше не увижу твой родной лик. Тебя забрали в небытие. Боже, прошу, пусть там ему не будет страшно,
как мне сейчас!"
– Прости меня,
солнышко. Прости, что не уберегла, – горячие слёзы снова жгли веки и кожу лица.
Прижалась лицом к его
окровавленной груди, в которой когда-то музыкой звучало биение маленького
сердечка, но теперь оно замолчало навсегда.
