Дружины тяжёлой поступью шли вперёд, спеша на выручку осаждённому половцами Переяславлю. Конница, шествуя в голове колонны, поднимала пыль столбом, её умножал топот множества пеших ратников, и всё воинство было окутано серой пеленой. Пыль лезла в нос, хрустела на зубах и, оседая на кожаных и металлических доспехах, приводила их в единый цвет, заставляя меркнуть блеск начищенных шлемов и зерцал. А вокруг, среди залитых солнцем полей, тут и там темнели, трепеща изумрудной листвой, многочисленные перелески. Порой, совсем рядом, взвивался в синее небо потревоженный глухарь или, поднятая шумом, мчалась прочь грациозная лань. Вот, впереди, сверкнула серебряной чешуёй речушка, и скрылась за холмом, чтобы открыться вновь за поворотом дороги, раскинувшись синей лентой на пути.
«Опять переправа!» – с раздражением подумал Ингвар, князь города Вырьев. Он представил себе толчею и неразбериху и, как следствие, очередную заминку при преодолении водной преграды. «А вдруг не успеем? – мелькнула мысль – Вдруг Святополк, подойдя с киевлянами прежде, в купе с переяславльским Владимиром, сами с погаными управятся? И тогда слава, и злато-серебро с добром отбитым, всё им одним!»
Русь, особенно её приграничные со Степью княжества, давно вынуждена была терпеть половецкое влияние. Ей и раньше приходилось соседствовать со скорыми на набег степняками, но этот народ, пришедший на смену предыдущим, был особенно опасен. Воинственные половцы, разметав печенегов, нахлынули на разобщённые княжества, неожиданно возникая то в одном, то в другом месте, и, раскинувшись на многие вёрсты облавой, угоняли полон, жгли поселения и уводили многочисленные стада в Степь. Князья выступили навстречу, но их объединённые войска, ощутимо превосходящие числом грозного противника, у реки Альта оказались наголову разбиты. Такого разгрома от степняков не помнили давно, но князья не пали духом. Русские дружины, поддержанные вновь набранными ратниками, не раз ещё заступали путь хищным ордам, и вскоре, в упорных сечах, стали одерживать победы. Война шла с переменным успехом, то затухая, то разгораясь вновь. Но не только одна она являлось итогом общения земледельцев и кочевников. В годы перемирий, по всей границе со Степью активно шла торговля, соседствующие народы ближе узнавали друг друга и роднились. Роднился не только чёрный, то есть простой люд, но и высокие князья. Едва ли не четверть гордых потомков Сокола или, по славянски, Рюрика, имели в жёнах, матерях или бабках, дочерей могущественных половецких ханов. Их родственная поддержка обеспечивала гарантированную помощь лучшими в Европе всадниками в междоусобных конфликтах, коими расцвела Русь. Князь Ингвар был типичным представителем породнившегося с могучей Степью рода – его покойная мать была половчанкой, хотя своего язычника-деда, как и дядей, он никогда не видел. Серьёзных врагов по смерти отца у Вырьевского княжества не было, и потребности в помощи степных родичей не возникало. Матушка Ингвара была из так называемых «жёлтых» половцев, тех, что обличьем мало рознились с русичами. Тот же светлый цвет кожи, чуть более привычного выдающиеся скулы и совсем светлые, цвета соломы, или половы, волосы. Правда, сильно отличались глаза. Слегка раскосой, по восточному, формой, они сразу привлекали взгляд, но всего разительней был их цвет. Чёрный как ночь, или карий, но чаще изумрудно зелёный, словно у их тотемного предка волка. Ингвар совсем не унаследовал черт лица матушки. Высокий ростом, с холодным блеском голубых глаз и узким лицом с едва заметными скулами, он пошёл в отца, что недавно почил, оставив сыну свою вторую жену и второго же сына, приходящегося тому сводным братом. «Хорошо, что не взял с собой Родиона! – подумал о нём князь, вспомнив, как тот умолял позволить участвовать в походе – Два князя на одну дружину – уже перебор! Признаться, тут и одному-то, с таким воеводой…» Снова нахлынули неприятные мысли и Ингвар, бросив косой взгляд на ехавшего справа воеводу, тут же поспешил отвернуться. Вышата командовал княжьей дружиной ещё при отце. И теперь, в возрасте, перевалившем уже за сорок, он слегка погрузнел, но оставался всё так же крепок телом и мыслью. Ратной славы и опыта у воеводы хватало на двоих полководцев любых соседних княжеств, и в дружине он пользовался непререкаемым авторитетом. Казалось бы, что ещё желать, имея такого мудрого, умело распоряжающегося людьми воинского начальника? Но, к досаде Ингвара, в управлении собственной дружиной не нашлось места для него самого. Когда это началось? Не с того ли времени, когда он, совсем ещё юный княжичь, стал ходить в походы под опекой своего воинского наставника? Уже тогда ему, равно как и всем остальным, было понятно, кто на самом деле командует дружиной в сражении. А может, всё решилось, когда по зову переяславского князя они выступили на галичан? Когда он, уже став полноправным князем, выхватил меч, собираясь возглавить атаку, но был остановлен Вышатой? «Куда конным на вставшую стеной пехоту? – кричал воевода, багровея лицом – Пусть переяславская рать их строй порушит, а там и мы ворвёмся!» Так или иначе, но и сейчас, прежде чем отдать приказ, Ингвар невольно оглядывался на Вышату, осознавая, что у того всегда найдётся более приемлемое решение. Прошли годы, но в единоличном влиянии воеводы на дружину ничего не поменялось.
Вскоре обогнули холм и перед глазами, сразу за крутым спуском, в низине предстала извилистая лента реки. На счастье, мосток через неё оказался цел, и князь, спешившись, дождался, когда отроки под узцы провели его коня по крутому склону. У самого моста они остановились, ожидая, когда князь спустится к ним. Уже верхом Ингвар пустил своего белого красавца по зыбким доскам моста шагом, и пришпорил его, оказавшись на другом берегу. Он выбрал возвышенность, и с неё стал наблюдать за перемещением своего войска. Сначала прошла конная дружина. Сойдя с лошадей, большинство дружинников вело их под узцы, придерживая на склоне, но были и такие, кто предпочёл преодолевать преграду верхом, по половецки. В основном храбрецами выступили потомки недавних степняков – осевших в приграничных княжествах торков с берендеями, что в большом количестве служили в русских дружинах, в том числе вырьевской. И не только их. Вот, после преодоления моста первой сотней, не слезая с коня спустился командир второй – Болот. Его отец когда-то, вместе с братом пришёл из восточного края Великой Степи и, взяв в жёны местную девушку, определился на службу в Вырьев. Он дослужился до сотника, но вскоре погиб вместе с братом в жестокой рубке, когда вырьевцы участвовали в очередной усобице в борьбе за великокняжеский Стол. Сам Болот был смугл, даже смуглее прочих потомков степных витязей. На нешироком, с едва выдающимися скулами лице, обращали внимание карие глаза с непривычным для русичей разрезом, и небольшой курносый нос, что даже для соседствующих с Русью степняков было редкостью. За ним, сдерживая с сёдел коней, спустилась по склону и его сотня. Следуя примеру командира, никто не стал спешиваться. Всадники, откинувшись к самому крупу своих лошадей, один за другим приближались к мосту и через короткое время выстраивались в отведённом им месте. Во второй сотне потомков степных воинов было больше, чем в двух других. Все они, отличные наездники, помимо обычного вооружения, имели при себе луки, которыми, в большинстве своём, отлично пользовались. И всё же стрелка, равного Болоту, не было во всей вырьевской дружине. Он одинаково поражал цели с места и на скаку, и ему не было разницы, подвижны они или нет. Из всей его сотни только под одним, совсем ещё молодым воином, конь понёс и, споткнувшись у самого подножия, кубарем скатился вниз. Дружинник, описав в полёте дугу, в кувырке приземлился в разросшиеся у дороги кусты. Он поднялся, очищая бармицу и кольчугу от застрявшей листвы и веток, и все выдохнули с облегчением – парень и его конь отделались лёгким испугом. Под дружный хохот он взобрался на перебирающего ногами скакуна, и уже на противоположном берегу выслушал всё, что накопилось в душе воеводы. Освободившись от вертевшейся на языке ругани, тот наконец прокричал:
