«Моя жизнь – всего лишь череда онанизма и разочарований», – примерно к такому выводу приходил Рома как раз в тот момент, когда мама спросила, о чем же он думает. И хотя он понял, что она спросит еще когда заметил рассматривающую его лицо пару темно-зеленых глаз в зеркале заднего вида, все же на секунду растерялся.
Конечно, хотелось бы рассказать что-то из Муракамовской ерунды, наполненной красивыми метафорами и философским полуправдами о поиске смысла и «разгребании сугробов».
Как бы ему и вправду хотелось размышлять, подобно героям любимых книг, но увы. В Одессе почти не бывает сугробов – тут и горстку снега хорошо если раз в несколько лет увидишь. А так как город уже давно остался позади, сейчас он думал лишь о том, в какую дыру на этот раз привезет их мама. Хотя к чему врать самому себе? В глубине души беспокоит его другое: где бы он не бывал, как часто не менял школу и не начинал все сначала, за все свои четырнадцать лет жизни он так ни разу даже не прикоснулся к девушке.
Эту мысль он попытался отогнать как можно скорее. Слишком уж отвратительно-банальными казалась ему подобная жалось к себе. Наверное, задумываться о своем одиночестве он начал потому что не занимался онанизмом уже почти целый месяц. Это определенно его новый рекорд.
Мы – рабы своих зависимостей. И эта маленькая победа над его собственной – единственное, что его сейчас радовало.
– Рома, ты там уснул? О чем таком серьезном задумался, что ничего вокруг не слышишь?
– Да ни о чем, – пробубнел Рома и вперился взглядом в окно, всем видом давая понять, что не в настроении продолжать разговор. По салону разнесся тяжелый вздох. Лучшая и единственная победа в этой бесконечной словесной битве с матерью – это ее предотвращение, подумал он про себя и на секунду улыбнулся. Жаль сестра до этого никак не допрет.
– Будто бы ты нас когда-нибудь слышишь, – словно гром перед бурей, прорезал успокаивающую тишину салона голос сестры – Куда ты говорила мы переезжаем в этот раз? Одессу мы проехали километров тридцать назад!
Снова тяжелый вздох. Обычно после второго такого Рома сбегает куда-нибудь подальше из дома. За окном бесконечные поля пшеницы и рапса сменились железными башнями электрической подстанции. Интересно, что если попросить высадить его здесь. Это будет всяко приятней того, что последует.
Но, как не странно, бури не последовало: маска миролюбия не дрогнула ни на секунду и мама впервые на его памяти проигнорировала выпад сестры. Наверное, чувствует себя виноватой.
– Алина, мы уже почти на месте. Смотри какая красота: «Д-О-Б-Р-О-С-Л-А-В» – мама протяжно прочла красные железные буквы на обочине.
Над ними к небу тянулись десяток разноцветных рук. Рома мог бы поклясться, что видел подобное в каком-то аниме о гиганских роботах. И вот перед мысленным взором огромный бородатый мужик (а выковать их мог в его представлении только человек с такой внешностью) смотрит японские мультфильмы и в неестественно ярком, электрическом свете монитора шепчет себе: «я просто обязан создать нечто подобное здесь».
От этого зрелища губы непроизвольно растянулись в улыбке. Дважды за этот день. Очередной рекорд.
– Серьезно? Ты хоть гуглила, что это за место? – сестра красноречиво ткнула пальцем в экран своего смартфона. На втором же изображении по поиску «Доброслав» на фоне флага нацисткой германии зиговал огромный бородатый мужик. Удивительно похож на того, которого представил Рома. Стоило этой картине отобразиться в его зрачках, легкие разорвались от некотролируемого, переходящего в писк хохота.
Инфекция его гомерического смеха тут же перебросилась и на маму с сестрой и не отпускала до самого прибытия к новому дому.
– Ууух, ну наконец-то, – хлопнув дверью автомобиля, мама потянулась и махнула рукой в сторону покрытого зеленым плющом дома. Сооружение выглядело бы вполне заурядно для пригорода, если бы не приросшая к нему, совсем инородная двухэтажная башенка над парадной дверью. Но внимание парня привлекла советская эмалевая табличка с указанием улицы.
Очередной улочки названной в честь давно превратившегося в прах полководца давно несуществующей империи, известного тем, что за свою жизнь не проиграл ни одной битвы.
Но где все империи, где все полководцы?
Смотря на вычерченную с машинной точностью надпись, Рома почувствовал, что когда-нибудь люди наверняка забудут, зачем и в честь кого названа улица, но этот белый эмалевый квадратик навсегда останется здесь. Обреченный пережить память, которую должен был сохранить.
– Чего стал как вкопанный? – мамина рука, мягко треплющая волосы, вырвала его из размышлений. – Пошли, а то твоя сестра займет лучшую комнату. А то еще и вторую под свой гардероб у тебя отожмет.
– Навряд-ли она решится на подобное. Если потом не хочет искать свое белье по всему Доброславу, – ответил Рома.
– Что-что ты там вякнул? – раздалось из открытой двери нового дома. – У меня со слухом все в порядке. Так что смотри как бы тебе не пришлось в гараже селиться!
– Ладно-ладно, успокойтесь оба. Рома просто шутит.
– Как мило, что ты все еще так хорошо о нем думаешь, – снова раздалось с открытой двери. – Даже после всего, что он натворил.
Последние слова Алина бросила почти шепотом, пока он проносил коробки мимо ее комнаты – так, чтобы их мог услышать только брат. Рома снова улыбнулся (сегодня точно необыкновенный день), вспомнив последние дни в прошлой школе. Да, прощальный подарок для тех уродов вышел что надо.
– Уже поздно, вещи разберем уже завтра – после ужина из макарон и сосисок привычным безапеляционным тоном заявила мама и на этот раз никто с ней не посмел спорить.
Рома завалился на старую кровать и она отозвалась ему скрипами ржавых пружин. При слабом свете уличного фонаря виноградная ветка, похожая на лапу неведомого чудовища, слегка постукивала в окно его новой комнаты.
В последние секунды осознанности он представил, как бесформенное покрытое струпьями нечто тянет дрожащую изъеденную червями остатки того, что когда-то было рукой к его окно. Оно просит помощи, оно просит впустить погреться.
«Первым же делом завтра срежу к чертям этот виноград» – подумал Рома и тут же провалился в сон.
