Анаит Мушеговна рассеянно взяла зачётку и, не дослушав ответа студента до конца, поставила отличную оценку. Академическая тишина и отстранённость от мирской суеты аудитории никак не вязались с хаосом, возникшим от пронесшегося по стране ураганом перестройки и от разгула естественной стихии: лежали в руинах, похоронивших под собой сотни детей и взрослых Ленинакан и Спитак, тысячи беженцев из Азербайджана заполнили пансионаты и гостиницы, кризис власти – казалось, это и есть Апокалипсис.
На кафедре, куда она зашла после экзамена, собрались преподаватели и обсуждали единственный для них выход из кризиса – уехать. Уехать подальше от стонущей от ран страны. Одно дело – собираться на совершенно безопасные митинги и горланить про продажного Горбачёва, и совсем другое дело – оставаться на расшатанном ими же корабле государственности в вызванной их молитвами буре.
Анаит, всегда молчавшая, вдруг резко прервала своих коллег:
– Надо жить в своей стране. Строить на своей земле дома, сажать вокруг них цветы и уметь защищать от любителей прийти на готовое. Моих родителей силой выгоняли из их домов, а вы добровольно, сами, бежите. Моя улица почти опустела. Каждый второй дом продаётся. Все бегут, как крысы. Неужели не понимаете, что без родины, вы, везде, – нежеланный бродяга без дома. Неужели не понимаете, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке и за все эти «беженские блага» наступит пора платить. А платить вы все будете своими детьми.
Никто ей не возразил. Между ними всегда была стена непонимания, они все были советскими, родившимися и выросшими в советском Айастане, а она – пришлая, из Сирии. В Сирии нашли приют после Геноцида 1915 года в Турции много армян. Но ни сердечность гостеприимных арабов, находивших в пустынях уцелевших и создавших условия для выживания армян, ни возможность переезда на Запад не могли утолить страшную тоску по потерянной родине. Сами пережившие Геноцид и их дети приезжали в советскую Армению и любили её, как Армению. И не могли понять отношения к ней тех, кому повезло родиться на ней и избежать страшной участи западных армян.
– Посмотрите на бакинских армян. Неужели их пример вам не стал наукой?
Царило мрачное молчание. В январе 1990 года весь мир, уже не в первый раз после Сумгаита, потрясли костры на улицах современного и промышленно развитого Баку с горящими на них живыми армянами – представители Народного фронта успешно провели операцию по депортации армян, оказывая яростное вооружённое сопротивление частям Советской Армии, пытавшимся навести порядок в обезумевшем от крови и средневековых ужасов городе.
Анаит Мушеговна сдала экзаменационные ведомости и заторопилась домой, окунуться в домашние дела, на время избавиться от тревожных дум. Она была тюркологом. На этом настояла её мать. Она с детства говорила с дочерью по-турецки и с маниакальной настойчивостью повторяла: «Ты должна знать этот язык. Ты вернёшься туда. Обязательно вернёшься. А за тобой вернутся остальные».
Мать и отец Анаит Мушеговны были одними из сотен уцелевших из миллиона армян, обречённых турками на смерть. Матери Анаит Шехназ, – её как второго ребёнка родители обязаны были назвать турецким именем, – тогда было четыре года, и она очень хорошо помнила, как их вытаскивали из домов вооружённые солдаты, построили в колонны и объявили, что «сопроводят» их в Алеппо. «Сопровождение» части колонны, где была Шехназ с матерью, – брата и отца отделили сразу же, – завершилось уже на окраине Диарбекира, где на беззащитных женщин с детьми напали сколоченные специально для этой цели банды мародёров, в которых активное участие принимали и «четены», потомки выходцев с Северного Кавказа. Под смех и одобрительные возгласы жандармов, они срывали одежду с несчастных, – это был их барыш, золото и деньги же честно возвращали туркам, и забивали свои жертвы усыпанными гвоздями молотами. Не было жалости ни к кому в глазах предков тех, кто сейчас умно и красноречиво разглагольствует о свободе для «своего» народа, без тени сомнения отказывая в праве на жизнь народу, жившему на своей земле с тех пор, как образовалась земная твердь.
Мать с Шехназ были в центре, за доли секунды она сама скинула с себя одежду и повалилась на землю, прикрыв собой дочь. Буквально через мгновение они оказались под грудой окровавленных тел. Им просто повезло. Турки, которые после побоища, прошли по телам, добивая раненых не заметили, что они – живы. Уже через пару часов пришли нищие, в надежде подобрать что-то, и мать Шехназ, услышав, как они проклинают убийц, подала голос. Они ушли с нищими. Через пару месяцев мать с большими предосторожностями, ночью, отдала Шехназ в греческий монастырь.Она приходила к дочери время от времени вместе со старухой-нищенкой. А однажды старуха-нищенка пришла одна, и, дав Шехназ несколько монет, отводя влажные глаза в сторону, сказала ей, что её мать нашла работу далеко, и долго, поэтому, не будет приезжать. Матери своей Шехназ больше не увидела. Из монастыря девочку определили в сиротский приют для сирот-армян в Сирии. Она выжила, выросла, вышла замуж за такого же сироту-армянина Мушега.
Такова была история, которую рассказывали ей отец и мать.
Они с семьёй приехали из Сирии в Армению в начале 60-х годов и поселились в городе Арарат. Кроме Анаит у них было ещё два сына. Отец часто повторял, что назвал свою дочь в честь своей матери. От его истории выживания также стыла кровь в жилах. Всё было как везде.
Из Харпута их колонну под охраной из семидесяти жандармов вывели на юг, тех, кого убили не сразу. Уже на третий день турки стали насиловать и убивать. Практически ежедневно по пути следования колонны жители курдских деревень совершали набеги и уводили женщин и девочек. Так, у них с матерью отняли двенадцатилетнюю сестру. На сороковой день остатки колонны достигли восточного Евфрата и их начали топить.
Река была усеяна трупами, но десятилетний Мушег, умевший хорошо плавать, почувствовал, что именно в воде у него есть шанс на спасение. Поцеловав крепко на прощание мать, он сам вошёл в воду. Один турок-подросток, прибывший сюда со своими соплеменниками на забаву и разбой схватил его за горло и с возбуждёнными криками засунул в воду. Мушег, которому нистинкт самосохранения заменил и зрение и сознание, подобрал камень со дна и ударил турка в пах. Тот, взвыв, отпустил мальчика на секунду, присев в воде. И тут же этим же камнем Мушег нанёс ему удар в глаз. Турок упал в воду вниз головой и захлебнулся, – занятые убийством остальные турки заметили это выходящее из ряда вон событие не сразу, когда Мушег отплыл далеко. Он плыл на спине, доверившись волнам, когда устал, приказывая себе выжить и встретиться с матерью. Его подобрал рыбак – араб. В арабской деревне к нему отнеслись с большой любовью, предлагали остаться. Но он должен был попасть в Алеппо. Среди нескольких десятков, достигших Алеппо из нескольких тысяч, матери Мушега не оказалось.
