Они смотрели на гроб моего брата с искренним сочувствием, некоторые даже плакали, и проблема заключалась лишь в одном: все они не были людьми.
Нежить. Они не любят это слово, а я не люблю их. И теперь, пожалуй, сильнее, чем раньше. До этого моя ненависть была отвлеченной, доставшейся мне в наследство, если уж называть вещи своими именами. Но теперь у меня появилась причина охотиться на них, вспомнить, кто я такая – и кем должна была стать, если бы не нелепый каприз моего отца.
Мы с братом были наследниками древнего рода охотников и истребителей нечисти. Наши прапрадедушки умели ставить силки на оборотней, расправляться с драконами и обращать в прах вампиров. Даже в глубину веков не нужно лезть: мой дед посвятил свою жизнь защите людей от чудовищ. Он был одним из лучших в своем деле, его уважали и друзья, и враги. Еще бы: он оставался одним из немногих чистокровных людей, владевших этим ремеслом. Проще говоря, он не умел наращивать дополнительную груду мышц, плеваться ядом, колдовать, а монстров все равно убивал, и это было круто. Он говорил, что охота у него в крови.
Но, очевидно, моему отцу досталась какая-то другая кровь, очищенная и витаминизированная, на основе березового сока. В шестнадцать лет в нем проснулся странный, неведомый клану ген хиппи – по крайней мере, так это вижу я. Папа заявил своему отцу, что охотиться никогда не будет, что среди нелюдей есть милые, хорошие и добрые существа. Да кто ж спорит? Разумных нелюдей хватает, с ними заключено перемирие, никто не собирался на них охотиться. Дед просто не доверял им, презирал – но не трогал же! А папе этого было мало. Он почему-то чувствовал вину перед нелюдями за все, что сделали его предки, и поклялся никогда не брать в руки оружие.
На этом его подростковый протест не закончился. Папа был весьма неплох собой, девушки сами за ним бегали, боролись за его внимание, но брак с обычной человеческой женщиной казался ему слишком банальным. То ли поэтому, то ли по какой другой причине он выбрал в жены самую настоящую ведьму. Дедушку чуть инфаркт не хватил, он за папой по улице с топором гонялся, пока его в психиатрическую лечебницу не забрали – мы ведь живем в мире людей, которые не знали про все эти охотничьи разборки. Когда дед одумался и выписался из больницы, молодоженов уже и след простыл.
Они скрывались по лугам и лесам, пока не родился Леон – мой старший брат. Нет, они не надеялись, что дед сменит гнев на милость. У них даже были опасения, что матерый охотник попытается закатать младенца в трехлитровую банку, просто на всякий случай. Но тут как раз несчастье помогло, как в той присказке: дедушка, уже не молодой, выбрал себе слишком сильного противника. Ту битву он все равно пережил, однако остался прикован к инвалидной коляске до конца дней. Естественно, ни о какой охоте больше речи не шло, о попытке оприходовать папеньку топором – тоже.
Молодое семейство вернулось в особняк деда, жить в маленькой хижине на берегу очень тихой реки им надоело до чертиков, это только в песне звучит романтично. Дед оказался не таким злобным тираном, как они воображали, внука он принял отлично и с нетерпением ждал рождения внучки – я как раз была на шестом месяце своего существования где-то в глубинах матери.
И вот тут маменька охладела. Видимо, она ввязалась во всю эту историю не от большой любви к папе, а чтобы насолить одному из самых известных кланов истребителей нечисти. Как бы то ни было, сразу после родов она собрала пожитки и ушла в закат, так ни с кем и не попрощавшись. Поэтому за свою жизнь я видела ее лишь пару минут, когда меня поднесли к ней сразу после рождения. Похоже, я ее не впечатлила, и она решила, что засиделась на одном месте. Плевать, я все равно ее не помню.
Мы остались в огромном доме вчетвером – я, Леон, папа и дедушка. Несмотря на маменькин фортель, папа продолжал ее любить, он так и не женился второй раз, хотя варианты были. Формально, кстати, он остался в браке с моей маменькой, потому что на развод она не подавала, ее никогда не интересовали человеческие законы.
С тех пор и началась война между папой и дедушкой. Папа пытался убедить нас с братом, что жизнь – сказка, люди – зайки, нелюди – белочки, миру мир, все мы братья. Дедушка, который сам охотиться не мог, жаждал получить наследников не только по крови, но и по духу. Он рассказывал нам правду о нелюдях, которой не было в папиных сказках, и тайно учил драться.
Чем закончилась эта война? В общем-то, ничьей. Мой брат проникся идеями папы и поверил, что мир соткан из радуги, просто не все это видят. Я… Я бы, если честно, и хотела быть такой же, как Леон, но не могла. Во мне жило что-то, чего я не могла понять. Будто огонь пылал в венах, я чувствовала в себе ярость, пока еще спящую, но готовую в любой момент проснуться.
Меня это пугало, я не была уверена, что справлюсь с собой, когда проявится моя истинная природа. А дедушка лишь улыбался:
– Нельзя повязать на волчицу бантик и надеяться, что от этого она превратится в пуделя. Ты другая, ты нашей породы, этого нет у твоего отца и брата.
– Я сомневаюсь, что это правильно.
– Правильно, детка. Это ведь не обязанность, не моя воля, это часть твоей души. Ты можешь уйти от наследия нашей семьи, пожалуйста, твой папочка уже показал, как это легко. Но ты не сумеешь убежать от себя. Хищник, который живет в тебе, сам проснется и погонит тебя в ночь, и ты поймешь, что это правильно. Со мной тоже так было.
А теперь он в инвалидной коляске, один, в постоянных контрах со своим сыном. Не нравилось мне будущее, которое приносил этот внутренний хищник!
И все же проигнорировать слова деда я не могла. Я чувствовала, что он прав: мне легко дышалось только в моменты тренировок, когда я представляла, что передо мной чудовище, и вгоняла серебряный нож прямо ему в грудь. Я по-настоящему жила лишь в те моменты.
