– Поспешай, воровское семя, охальники! Нагрешили супротив Государя нашего православного. Тепереча шибче шевели лаптями! Не в цепях да колодах, поди! Эдак до ночи на постой не станем, – ворчал пожилой бородатый конвоир, пихая прикладом ружья отстающих ссыльных.
– Не замай мя, божедурье! Бабу своя погоняй да на лавку ложь аль к ейной жопе леписи. Мы со тобой, чай, не венчаны.
На шум перебранки приблизился старший охраны, нарочный посыльщик, и громко молвил своё веское слово:
– Сызнова, Ивашка Суря, бузишь! За оное воздастся тебе, пустобрёх! Вот ужо надену в Купавне колодки – иначе, тварь сатанинская, заворкуешь!
Колонна бредущих по дороге растянулась. Шедший впереди стрелец Михаил Нашивошник почти не слышал и не вникал в свару. Запомнилась только странная кличка «Суря». Думал лишь об одном…
По нахоженной Владимирке после изнуряющей дневной жары брела под конвоем небольшая партии ссыльных. По их сутулым и потным спинам гуляли отсветы позднего заката, не то зарева от догоравших московских пожаров. Каждый ряд ссыльных соединялся железным прутом, который снимали на время кормёжки и сна.
Тракт выбирался из густых лесов и перелесков, почти не дававших прохлады. Дневная жара проникала всюду. Истомно и душно было в лесу. Лишь под вечер дышалось немного легче.
В московской суматохе сразу после бунта не смогли быстро, но основательно снарядить партию ссыльных. Многие проблемы придётся решать по пути в далёкую Сибирь. Для ускорения продвижения ссыльного обоза обеспечат его телегами и лошадьми в большом и богатом селе Купавна.
Скоро Старая Владимирская дорога войдёт в Купавну. Усталым путникам было не до новой деревянной церкви Святой Троицы и прочих пейзажно-архитектурных красот. По соседству в большой арестантской избе их ждал скупой ужин и короткий ночлег. Поели солёную рыба из щедрого Бисерова озера с квашенной капустой. Старший конвойный расплатился кормовыми деньгами. До пересыльного пункта во Владимире путь ещё очень долгий.
Короткая летняя ночь быстро сморила арестантов и их конвой. Смердящую гнилой соломой и густым потным запахом избу наполнил многоголосый с почти соловьиными трелями мужицкий храп.
Мишка Нашивошник не спал. Тихо, как бы по нужде, поднялся, прошмыгнул мимо дремавшего охранника в опустевший двор. Не спал и недавний смутьян Ивашка Суря. Одели ему на шею обещанные деревянные колодки, а в них скоро не уснёшь. Он мог лишь провожать глазами другого ссыльного, догадываться и сильно завидовать.
Во дворе за крепкими дубовыми воротами слышны шаги и говор ночных караульных. Мишка отогнул подгнившую доску в высоком заборе подальше от ворот, протиснулся к заросшим крапивой и лопухами огородам. Таясь и крадучись, пока было темно и безлюдно направился в сторону погасшего заката, обратно к матушке-Москве.
Шёл ночами, сторонясь оживлённого тракта, отдыхал днём на берегах мелких речушек. Не быстро, но добрался до города. В душном летнем зное редкий порыв южного ветра донёс тухлый запах от Сукина болота. Дальше шёл, избегая людных мест. Миновал новую немецкую слободу, которая станет зваться Лефортово. Там уже жили зажиточные иноземцы, вытесненные из православного центра города.
Проходя с опаской окраины города, добрёл до деревни Марьино, Марьинской слободы за недавно возникшим Камер-Коллежским валом. Это место имело нехорошую славу. На развилке больших дорог давно шалили мариинцы. Грабили проезжий люд, прячась в густых Марьиных рощах.
В это смутное время грабители вместе с другими смутьянами поджигали и грабили хоромы ненавистных бояр. Собирались, когда поуспокоится, справить новые лавки на Торгу у Лобного места для сбыта богатой добычи. Потому стало здесь безопаснее. Уже недалеко было до дома, до ставшего родным села Бутырки.
Давно ли забрали оттуда? Но сильно тянуло душу и тело к пригожей жене Авдотье и чадам своим. Жили давно, нажили троих детишек. Но не наскучили друг другу – так полагал стрелец Михаил Петров сын Нашивошник.
Проживал он с семьёй за границей тогдашней Москвы, в прилегавшей к ней Бутырской слободе. Он и другие стрелецкие семьи вели крепкие хозяйства с хорошими огородами, выпасами и сенокосом для скота.
Смеркалось. Жизнь в слободе затихла, разбрелась по избам. Никого не встретив, Михаил миновал пахнущую свежим срубом деревянную церковь Рождества Богородицы, пересёк почти пустую Дмитровку. Лишь редкие крестьянские телеги, спеша загодя к московским базарам и Охотному ряду, везли к утренней торговле свою немудрёную снедь.
Здесь, далеко от центра покойно, словно ничего не стряслось. А не прошло и двух недель, как в стольной Москве отшумел бурный «соляной бунт». Ещё дымились в центре города почти сгоревшие улицы. Кое-где возникали стихийные очаги новых поджогов. Многие мелкие речки и колодцы обезводились, не хватало воды даже для питья.
В Бутырской слободе запаха гари почти не было. Михаил благополучно добрался до своей избы. Молодая ещё жена, услыхав скрип калитки, выглянула из амбара и, оторопев от изумления или ещё чего, увидела пропавшего и нежданного мужа:
– Мишка! Господи Исусе! Ужо не чаяли тебя узрети. Откель сам?
– Убёг…
– Батюшки! Царица небесная! Заходь шибче во избу, облобызай чад – почивают, поди – а со завтрева поутру хорониси во бане!
Затворяя за мужем дверь, Авдотья заметила, что от сеновала в амбаре к калитке мелькнула тень, и немного успокоилась.
Опасения за нежданного мужа были не напрасны. О побеге стало известно. За домом поглядывали. В дом беглого ссыльного могли нагрянуть верные царю стрельцы. Пришлось несколько дней отсиживаться в бане, а когда темнело, уходить в избу. Но это не спасло. Поглядывали и углядели…
Что же было до описанных приключений стрельца Михаила Нашивошника? Что так круто изменило его жизнь? Но прежде сделаем небольшое отступление.
Русские люди строго повинуются своим господам, верно стоят за них. Живя в рабстве и под жестоким гнетом, любили господ своих. Но если гнет переходил меру, в них возбуждалось опасное восстание. Когда однажды вышли из терпения и возмутились, не легко бывает усмирить их. Пренебрегая всеми опасностями, они становятся способны на насилие и жестокость. Делаются совершенно безумными людьми.
В 1648 году случилось одно из крупнейших городских восстаний периода царства Алексея Михайловича – «соляной бунт». Причиной стали рост налогового бремени и повышение цен на соль в несколько раз. В восстании принимали участие посадские люди, городские ремесленники, стрельцы. Они разоряли боярские дворы, устраивали поджоги. Несколько царских сановников было убито разъярённой толпой
