Лондон, 1754 год
Ближе к вечеру солнечным июльским днем бригантина «Бетси Уиздом», битком набитая пассажирами, направляющимися в Вирджинию, отдав паруса, тяжело вышла с отливом из доков Биллингсгейта в Темзу, кишащую большими и малыми судами, и принялась протискиваться меж яликами паромных перевозчиков и драпированными бархатом прогулочными баркасами состоятельной публики, держа курс на Блэкуолл. Мимо проплывали дома купцов и знати, которые величественно возвышались по обоим берегам реки, щедро разбавленные убогими лачугами, теснящимися у самой воды. Скользнув мимо здания таможни, она оставила позади бурлящий водоворот грязных улочек и переулков Лондона, его карманников, проституток и попрошаек, законников и стряпчих в Темпле, государственных мужей в Уайтхолле, военных врачей, цирюльников и поэтов, гильдейские собрания, рынки, суды и театры. Шпили лондонских церквей становились все ниже, и перезвон их колоколов таял вдали. Вот над Дагенхэмскими болотами встали башни Истбери-Манора, сверкая в лучах заходящего солнца, а «Бетси Уиздом» все так же шла мимо и мимо, направляясь к Кенту и дельте Темзы, за которой лежало открытое море.
В устье реки бригантина подняла паруса и поймала северо-восточный ветер, который и вынес ее в Северное море, где она совершила поворот оверштаг и взяла курс на юг.
Но летний бриз был порывистым и недостаточно ровным, чтобы благополучно вывести судно в Ла-Манш. Спокойное начало плавания вселило ощущение уверенности у пассажиров, но моряки вполне отдавали себе отчет в том, какие опасности поджидают их впереди. После Плимута, когда бригантина повернула сначала на юг, а потом на запад, выходя в Атлантику, они то и дело с опаской поглядывали на горизонт. Все они, от капитана до последнего юнги, испытывали чувство тревоги и беспокойство из-за того, что «Бетси Уиздом» отправилась в столь дальний путь одна, а не в составе конвоя. Одинокий корабль мог стать легкой добычей для пиратов. Мавры-корсары, рыщущие вдоль северного побережья Африки от Туниса до Алжира, внушали не меньший страх, чем их христианские собратья по ремеслу, промышлявшие разбоями в окрестностях Мальты. Все они без раздумий нападали на английские, французские и испанские суда, захватывали груз, а пассажиров и экипаж продавали на невольничьих рынках Северной Африки. Особенно ценились белые рабы.
Но даже если им удастся ускользнуть от пиратов, то погода в августе славилась своей печальной непредсказуемостью – сейчас море выглядело мирным, как прибрежные воды Англии, которые они только что оставили за кормой, но в Атлантике яростный шквал мог налететь с ужасающей внезапностью. Однако капитану «Бетси Уиздом» не терпелось совершить обратный рейс до того, как зимние штормы сделают переход через Атлантику еще опаснее. При этом на обратном пути он рассчитывал доставить в Англию груз табака, настолько ценный, что ради доли в прибыли готов был пойти на любой риск. Спрос на табак в Европе рос не по дням, а по часам.
На подходе к Канарским островам вахтенные заметили на горизонте три шхуны и подняли тревогу, но те прошли мимо. Судя по координатам точки встречи, капитан решил, что это корабли работорговцев, везущие невольников из Западной Африки, а не пираты.
Но облегчение, которое испытали моряки, оказалось кратковременным. Уже к полудню солнце сначала потускнело, а потом и вовсе скрылось за стальными тучами. На море поднялось сильное волнение. Легкая голубая рябь сменилась серыми валами, увенчанными шапками пены. Ветер усилился. Матросы поспешили взять рифы у парусов, и «Бетси Уиздом» задрожала под ударами огромных волн, то взбираясь на высокие водяные горы, то проваливаясь между ними в пропасть взбаламученной воды. Стоны и скрипы обшивки заглушили вой ветра, и вскоре начало казаться, будто корабль вот-вот развалится на части. Но, раскачиваясь с носа на корму и содрогаясь под ударами волн, обрушивающихся на палубу, бригантина каким-то чудесным образом сохраняла остойчивость и выдерживала курс, подгоняемая человеческой жадностью – силой, которая превосходила даже стихию.
Ошеломленным и насмерть перепуганным пассажирам оставалось только страдать, терпеть и молиться. Дочь пэра и ее спутница смогли позволить себе роскошь испытывать жесточайшие приступы морской болезни в уединении крошечной сырой каюты, где обе женщины из последних сил удерживались на узенькой деревянной койке, чтобы их не швыряло, подобно тряпичным куклам, в такт дикой качке. Прижимая ко лбу носовые платочки, смоченные лавандовой водой, они старательно читали по памяти псалмы, дабы утешить друг друга.
А внизу темный, кишащий крысами трюм был битком забит преступниками и бедными семействами, которых перевозили к новому месту назначения по щиколотку в вонючей воде, насквозь промочившей их жалкие пожитки. Их тошнило от качки, они боялись утонуть и чувствовали себя столь же беспомощными перед бурным морем, сколь были бессильны перед лицом властей и толстосумов на суше. Сама Смерть пришла к ним под видом цинги и дизентерии. Дети пали ее первыми и самыми легкими жертвами, поскольку оказались наименее приспособлены к сырости, тесноте и антисанитарии – тухлой говядине и заплесневелым галетам, зловонной питьевой воде, бесконечной рвоте и поносу, спазмам и головокружению, язвам во рту и вшам. Но когда кошмарные дни и ночи слились воедино, став неразличимыми, пресытившаяся Смерть обратила свой взор и на взрослых, выжидая последнего мгновения слабости и отчаяния, когда жажда жизни угасает, чтобы схватить жертву покрупнее. Мертвецов выбрасывали за борт, даже не завернув в саван и не прочитав поминальной молитвы. А живым оставалось раскаиваться в выборе, который они сделали, отправившись в путь, оплакивать своих детей, опускающихся в океанскую пучину, чтобы стать кормом для рыб, да страстно тосковать о тяготах, оставшихся позади. Но «Бетси Уиздом» плыла дальше, как казалось, прямо черту в зубы, оставляя за собой кильватерный след из трупов и увозя живых в Новый Свет, где их ждала неведомая участь, за которую они столь дорого заплатили.
Для тех, кто выжил, плавание продлилось восемь недель.
